Мишка взял пирог и понес на кухню, отец зашел вслед за ним.
– Сынок, вижу, ты вообще наставления отца не слушаешь? И чего я тут целыми днями бубню… – он демонстративно закатил глаза.
Мишка засмеялся:
– Пап, ну, отстань, а?
Семен Андреевич достал из холодильника бутылку и взял три высоких бокала.
– Пойдемте выпьем. Выпьем за любовь.
Борис Петрович был озадачен скоропостижной кончиной жены.
Прошли похороны, прошли девять дней.
Только теперь он начал осознавать, что Ларисы больше нет.
«Мне всего пятьдесят, а я уже вдовец».
На руки выдано свидетельство. Больше она не встречает его дома. Не болтает с ним, пусть и обо всякой чепухе, не жарит котлеты, не строит несбыточные планы, не поет в ванной. Как тихо. Какая звенящая тишина. Жизнь как будто замерла. Как будто Лариса в отъезде, скоро вернется, и все пойдет по-прежнему.
Он сидел на диване и прислушивался, вдруг она звякнет тарелкой на кухне или позовет его ужинать. Но она не звякала и не звала.
Дочь и сын очень помогли в эти дни, без них бы он совсем растерялся и был бы обманут похоронными дельцами и организаторами печального банкета.
Сын быстро уехал обратно к своей семье.
Борис Петрович с дочкой Машей сидят в квартире, в которой еще недавно суетилась по хозяйству его жена.
Маша обняла отца за плечи. Ей показалось, что за последние дни он осунулся и стал как будто меньше.
– Папка, а можно я с тобой поживу?
– Как это, Маша? – встрепенулся он, – а муж твой что скажет?
Маша махнула рукой и вздохнула.
– У нас уже давно все плохо… я вам говорить не хотела, чтобы не расстраивать… а теперь и так такое горе… – она всхлипнула, вытерла глаза рукавом.
«М-да, – грустно подумал Борис, – видимо, прошли те времена, когда семьи существовали до момента «пока смерть не разлучит».
– Я ж не знал, – отец неловко положил ей руку на плечо, – конечно, живи тут сколько хочешь. Хоть навсегда переезжай.
Они сидели на диване, уставившись в пол. Сидели рядом, но каждый по-своему одинок. У одного нет жены, у другой – матери. Было слышно, как тикают большие часы и как за стеной громко разговаривают соседи. У них все живы, есть с кем поговорить.
– Маш, я все думаю про ее сердечный приступ… вот ведь случай… и что она вообще на той улице делала…
– Да кто ж знает, папка. Может, к подруге ходила, может, например, на маникюр. Да что угодно.
Он кивнул в знак согласия.
– Давай, папка, выпьем немножко водки.
Борис Петрович снова кивнул.
***
Маша очень пригодилась отцу – прибирала квартиру, ходила в магазины, общалась с визитерами и вечерами составляла компанию самому Борису Петровичу.
– Пап, вы такие молодцы, сделали ремонт, мебель всю поменяли, – Маша всегда радовалась за родителей.
– Да… это все мать твоя… – он обвел взглядом комнату. И правда, все было новеньким. Это при их скромных зарплатах-то. И как только выкраивала деньги?
– Папа, кстати, это все случайно не в кредит? Как бы не забыть платить?
– Нет-нет, Маша, кредит только на эту квартиру. Представляешь, ведь остался всего один платеж. Всего один! Столько лет платили… Надо же, как она чуть-чуть не дожила… так символично… а была б так счастлива…
Они оба вздохнули.
***
Он был рад, что у него есть работа. В такой ситуации работа – спасение. Ведь хотелось только лежать и смотреть в потолок. Но как-никак каждое утро нужно было встать с кровати, побриться, умыться, выйти из дома, купить спортивную газету, дойти до института. Там на весь день получалось забыться, читая лекции студентам, погрузиться в мир литературы и высоких материй, общаться с одухотворенными людьми. Лариска была далека от всего этого, ее больше заботили практические вопросы. Прочитав книгу, она говорила что-то типа: «Хорошая книжка». И бежала по делам, успеть купить какой-нибудь диван со скидкой.
Это даже удачно, что в их паре один успешно решал бытовые вопросы, а другой – реализовался как филолог. Борис Петрович с добродушным презрением взирал на Ларискину мирскую суету, отдавая ей зарплату и не озадачиваясь мещанскими делами. Он днями пребывал в литературных чертогах, с учащимися-единомышленниками обсуждая тексты и подтексты произведений, изучая житие поэтов и писателей, как будто проживая с ними жизнь, то бродя по парижским подворотням с Бальзаком, то рассматривая картины будущего с Уэллсом. А вечером Петрович приходил домой, где его ждала в неизменно хорошем настроении Лариска, ждали любимые тапки, диетические котлеты и новый диван. Это его более чем устраивало. А души высокие порывы он, чего греха таить, несколько раз унял в романах с одухотворенными студентками.
Читать дальше