Иван Демидов - Русская Темрязань далекая и близкая

В одночасье испустили дух Иван Босой со Степаном Грязным. Вспорхнула душа кулугура сизой горлинкой и полетела над лесом в Сосновку, к лапушке Груне. А черная душонка одноухого вора Степана Грязного выползла гадюкой из-под шитого золотом кафтана и, извиваясь, исчезла в густой крапиве.

Ошеломленные увиденным, разбойники побросали оружие и, крестясь, разбежались в разные стороны.

Собравшись с силами после известия о гибели сына, Родион Большой, отец Ивана, пошел к снохе Груне, которая вот-вот должна была родить. Она лежала вверх животом с опухшими от слез глазами. Понял старый, что знает уже Груня о гибели своего сокола. Увидев свекра, Груня тяжело поднялась, подошла к нему, положила руки на высокие плечи и разрыдалась. У Родиона тоже слезы хлынули из глаз.

Сгинул мой род, дочка, жить мне теперь незачем…

–Не убивайся, тятя, рожу я тебе внука-богатыря. Он род продолжит! Перед твоим приходом молилась я и забылась малость. Вижу-Иванушка возле меня. Успокаивает: «Крепись, – говорит, – и силы копи, родишь сына. А я всегда буду с вами». И правда, живот у меня смотри, какой большой. Верно-мальчик. Только бы разродиться по-хорошему.

В избе стало темно. Груня подошла к печке, от красных углей зажгла лучину, укрепила ее в светце над шайкой с водой. И вдруг от острой боли согнулась, опустилась на кровать.

–Кажется, началось. За Матреной бы надо послать.

Первым делом повитуха Матрена вытолкала Родиона Большого в сенцы. Там он и остался стоять, прислушиваясь: «Вдруг что понадобиться, а я тут-рядом».

За стеной послышались стоны роженицы.

«В больших муках рождается человек и в муках умирает, – подумал Родион. Со слезами на глазах обращался к Богу, – Господи, сына я нынче потерял и внука жду. Молюсь за упокой души раба твоего Ивана и за здравие младенца».

В избе стало тихо. Родион напрягся, сжал кулаки. Услышав звонкий крик младенца, он радостно улыбнулся: «нутром чую-мальчик!» Распахнул дверь. Матрена загородила путь.

–Поздравляю, дед, с внуком! Нельзя дальше! Нельзя пока!

Родион, длиннющей, как оглобля, рукой отстранил повитуху.

–Мне можно!

Перекрестившись, дед беглым взглядом осмотрел малыша.

«Слава Богу, все на месте. Ступни ног большие. Нашей, значит, богатырской породы».

–Ори, ори, Босой, громче – здоровее будешь, удалее, – добавил он уже вслух.

Родион ласково глянул на Груню, укрытую одеялом. На бледном ее лице засветилась тихая улыбка.

С минуту стоял он, сияющий от счастья, посреди избы, и вдруг вспомнив, что есть у него на сегодня и другие дела, вышел прочь.

После похорон сына Родион неделю не выходил из дома. Осунулся он, похудел, никого видеть не хотел, на печке лежал, вздыхал и охал. Но потом отошел, стал заниматься по хозяйству.

Старой кобыле Шуре на свою несчастную судьбу пожаловался:

Нет у меня, теперь сына, Шура. Схоронил я его. И дел у нас с тобой скопилась тьма. Муки надать нам с тобой отвезти в сиротский дом. Пусть там ребятишек заварихой досыта накормят. Наголодались сердечные, одни глаза у них и не забываются. Обещался я муки им отвезти,– не обедняю.

Все понимала Шура, ласково фыркала Родиону в бороду и кивала ему головой.

–Ну, Шура, родись ты человеком, умная баба из тебя получилась бы!

Старая кобыла чмокнула шершавыми губами в щеку хозяина.

–Не балуй! Расчувствовалась! – сказал строго с напускной строгостью Родион.

–И-го-го! – заржала Шура и чмокнула в другую щеку своего любимца.

Съездив в сиротский дом, старый распряг кобылу, отвел ее за речку пастись, а сам в баню пошел. Там его уже ждала жена Лукерья с березовым веником. Любит Лукерья парить своего Родиона, на каменку сначала квасу плеснет, хлебного духу на полог напустит и вдарит распаренным веником по богатырю, потом перевернет его на спину и по животу нахлещет. Родиона напарит, и сама вся изойдет потом без веника.

А в воскресный день старый в церковь пошел, свечку там поставил на пять фунтов – всем святым сразу. Домой он вернулся со святой водой, с просвирками. Молодая Лукерья поздравила его со святыми и поцеловала.

После этого только и успокоился Родион. Перенес зыбку с Никиткой в свою избу и нянчить внука сам взялся, чтобы, упаси Бог, не случилось с мальцом что. А снохе сказал:

–Живи с нами, Груня, так-то лучше будет, береженого Бог бережет.

На сороковой день после трагедии в Печилатском овраге, в Сосновке справляли поминки.

В избе Родиона Большого собрались кулугуры со всей округи. Канон за упокой души убиенного сына читал сам Родион, стоя перед образами. Груня у него за спиной, подпевала ему в тех местах, где полагалось. Остальные внимательно слушали читальщика, крестились и усердно клали поклоны.