Игорь Изборцев - Всего лишь пепел

После того, как Василий Петрович буркнул своё имя и отчество, старушка продолжала:

– Бабушка Нюша в молодости многое делала неправильно, боролась за права рабочих и крестьян, потом против сталинизма и хрущевизма. За убеждения сидела в тюрьмах и лагерях. Но потом осознала свои ошибка, ведь без Христа жила, не по Евангелию. Она много плакала, каялась и Господь простил. А в оккультизме, уважаемый Василий Петрович, мы никак не замешаны. У нас, православных, свои методы. Мы батюшку, отца Николая попросили: так, мол, и так, помолись, что б дело давнее завершить и точку на нём поставить. Батюшка помолился, был услышан и дело, слава Богу, завершилось. Правда, двадцать лет бабуле пришлось скостить, во избежание искушений. А то ходят всякие и не верят.

– Иными словами, – Василий Петрович криво усмехнулся, – вы утверждаете, что покойная паспортистка после чьей-то там молитвы явилась с того света и внесла в паспорт изменения, так?

– Так! – закивали обе старушки, а Анфиса Сергеевна добавила:

– Не чьей-то молитвы, а отца Николая, нашего батюшки.

– Это мы ещё разберёмся, какого такого отца Николая! – опять стал впадать в истерию Василий Петрович. – Мы поищем у него оружие и наркотики и, будьте уверены, найдём! И не у таких находили!

– Ничего ты не найдёшь, злюка, – застрекотала вдруг Анна Васильевна хрипловатым голоском старенькой девочки, – уходи к себе домой подобру-поздорову. А досок наших мы тебе не дадим, так и знай, сам покупай! – тут Анна Васильевна топнула ножкой и махнула на него рукой.

– Погодите, каких досок? – ошалело протянул Василий Петрович.

Ему вдруг показалось, что он стоит совсем голый и полностью прозрачный, так что обе старухи видят его насквозь.

– Кто вам про доски сказал, ведьмы? – едва ли не провыл он.

– А нечего на чужое зариться, гляди, как бы своё не потерять! – звонко пропела ему Анфиса Сергеевна.

Тут с Василием Петровичем случилась странная штука: его глаза повернулись на какой-то чудной манер и заглянули внутрь его головы. Там он увидел свою, широко развешенную милицейскую шинель с подполковничьими погонами, на которой неведомо кто написал белой краской всего два слова: «иди домой» и поставил в конце жирный восклицательный знак. Это предложение его заинтересовало, он перечитал его дважды и вынужден был согласиться.

– А пойду-ка я домой, – сказал он не своим, словно из другого мира звучащим голосом, – у Фроси, наверное, утюг ещё не остыл, надо бы шинель погладить…

Шинель ему, однако, погладить не пришлось, поскольку, сразу по возвращении на свой участок, он слёг, и целые сутки сильно хворал, жалуясь на боль в груди. В конце следующего дня ему стало лучше, и он попросил принести графин клюквенного морса. Утолив жажду, позвал к себе Муслима.

– Одурманили меня ведьмы деревенские, – посетовал он бригадиру, – опрыскали чем-то, не иначе наркотой. С ними я разберусь позже, но с досками надо решать сейчас.

– Уже решено, – лукаво сверкнул вороньим глазом Муслим, – завтра Лорик Дорецкий привезёт, я ему от вашего имени звонил, нагнал жути. Так что ждём.

– От моего имени, не спросив? – Василий Петрович зло прищурился. – Никогда больше так не делай, – он нервно ткнул пальцем в продубленную ветрами Кызылкума грудь бригадира, – накажу!

* * *

Безбожие поглощает государства и государей,

веру, право и нравы.

Суворов А. В.

Баню Василий Петрович достраивал под заунывную песнь, которую невидимый хор изо дня в день распевал у него в голове. И на работе и дома – всё было хорошо. Да не всё! Что-то неприятное, чужое мучило его и терзало. Иногда ветер доносил до него явственный запах ладана, и тогда ему вовсе становилось тошно. Горло словно подпирало изнутри чем-то колюче-шершавым, так что дышать становилось трудно, лоб покрывался испариной. «Не иначе мерзкие старухи нашептали, – с ужасом думал он, – а ну как до смерти?»

Между тем, первый банный парок, что называется, шибанул в глаза. Юрка сын юлой вился под веником, визжа от восторга, прокурорские, распаренные до изнеможения и напоенные до потери приличия пивом, оставили воз комплиментов. А на сердце было всё также тоскливо: что-то тянуло его снизу, от пяток, за тугие постромки, не оставляя и минутки для покоя. Особенно щемило сердце, когда слышал он доносящиеся из деревни стуки и грохоты продолжающейся стройки. «Хоть бы какое землетрясение или цунами, чтобы всё у них на куски разнесло! – мечтал он и представлял этакое буйство стихии, сметающее всё с лица земли. Почему-то при этом он и мысли не допускал, что в подобном катаклизме и его владения обратятся в прах. Впрочем, в голове его в ту пору вскипали такие водовороты, что о вдумчивости рассуждений говорить не приходилось. Благо, установившийся на службе штиль не требовал особенных мозговых усилий.