Василиса Третьякова - «И пусть все мои дороги ведут к тебе…»

У меня сейчас горячие дни. Много работаю. Официально считаюсь одним из лучших переводчиков в Венгрии. Перевел и отредактировал книгу «Документы о венгерской революции и освободительной борьбе 1848-49 гг.» Перевожу и редактирую бюллетень партии ЦК на русском языке. Сегодня же началась подготовка к приему советской делегации. Я буду переводчиком у Гречухи (Председатель Президиума Верховного Совета УССР). Неделю не буду ходить в школу, которая, надо сказать, мне порядком надоела. На носу экзамены. Как у вас там? У нас сплошная паника. Однако, уповая на милость Аллаха, как-нибудь сдадим.

Так проходит время. Работа просто, работа партийная, работа общественная, занятия, изучение марксизма-ленинизма, английского, чтение, иногда учебники, иногда опера или концерт.

Ты спрашиваешь, как прошло столетие? Очень пышно, но я ничего не видел, т.к. я работал переводчиком при правительственной делегации, а такие вещи видны лучше снизу, чем сверху. Познакомился с Ворошиловым, Гречухой, Деоновым и со всем здешним правительством.

Астрономию сдал на 5. Как ты?

Вобщем, жизнью доволен, не хватает только тебя. Почему я тебя «нашел» только теперь, когда ты так далеко? Ну, ничего, зато я тебя никогда не «потеряю»!

Линуська, милая, если есть, пришли, пожалуйста, свою фотокарточку, или ты все еще боишься фотоаппарата.

01.10.48

Линуська, милая!

Сначала не было тебя, теперь нет и твоих писем. Но я все равно никогда о тебе не забываю. Хотелось бы знать, что с тобой, где ты учишься, что делаешь. У меня все в порядке, 15-ого иду в экономический институт, продолжаю много работать. Вот, собственно говоря, и все.

19.04.49

Дорогая Лина!

Я даже не знаю, как начать свое письмо. Дело не в том, что я не писал почти три месяца. Это случалось уже и прежде, и я действительно был все это время ужасно занят. Дело не в этом, а гораздо хуже: я совершил преступление против нашей дружбы, нарушил наши условия откровенности и доверия, усомнился в самой дружбе. Я не хочу оправдываться и прошу только об одном: поверь, что все, что я сейчас пишу действительно соответствует истине. Вот как это случилось:

Сначала – это началось очень давно и закончилось около того времени, когда я получил твое последнее письмо /в январе/ – я пришел к выводу, что глупо говорить между нами о любви. Глупо, потому что не реально. Я чувствовал себя в этом отношении виноватым, так как начал, собственно говоря, я. У меня здесь никого серьезно не было, и было как-то очень хорошо, что есть кто-то, на кого можно изливать потоки хороших и нежных чувств, накопившихся в груди. Но это не была настоящая любовь. По-моему, точно также дело обстояло у тебя. Я давно собирался написать тебе об этом, три раза начинал письмо, но всегда боялся, что ты не так поймешь, приходили в голову разные глупости, и у меня не хватало мужества окончить и отослать письмо. В конце-концов дело сводится к тому, что я забыл о том, что мы прежде всего – друзья. Я оказался плохим другом. Так продолжалось около месяца.

Потом я влюбился – сначала немножко, потом полюбил крепко, может быть, на всю жизнь. Она учится на втором курсе нашего же института. Я не хочу сейчас о ней писать, не это – главное. Главное в том, что после этого я не писал тебе потому, что написать все, как есть, у меня не хватало силы воли, а написать безразличное письмо, как будто ничего не изменилось, как будто все по-прежнему, или даже просто изложить свои рассуждения вообще, т.е. солгать – это не в моих принципах. Поэтому я просто не писал. Я думал о том, что лучше все-таки написать, но в это время пришло твое письмо.

Сейчас я пишу, но не потому что думаю загладить свою вину, а потому, что «самая горькая правда лучше неизвестности».

Я не прошу даже простить меня. После всего этого ты вправе думать обо мне все, что хочешь. Я готов выслушать любой приговор. Я прошу только ответить мне еще один раз и сообщить его в ответе.

Я не хороню нашу дружбу. В крайнем случае она останется светлым и хорошим воспоминанием.

Жму руку

/а, может быть, – прощай!/

Будапешт, Женя

Оказалось, что у семьи Жени богатая история. Первые весточки от него были подписаны Евгением Зандлером, и сначала я попробовала найти его. Все запросы в поисковике выдавали известного венгерского коммуниста, который погиб в 39-м и был похоронен в Кремлевской стене в Москве, поэтому вначале я думала, что Женя взял псевдоним того человека. Но поиски продолжались, и позже, сопоставив всю информацию, я поняла, что это его дед. А потом я случайно забрела на русско-венгерский форум в раздел поиска людей. Кто-то искал своих дальних родственников, эмигрировавших в Венгрию, кто-то – школьных друзей. Я написала, честно не веря, что что-то получится. А через пару недель какой-то человек кинул мне ссылку на статью про Евгения Зандлера, все еще того самого, похороненного в стене. Но под статьей журналист благодарил за содействие Елизавету Бергман. И у Жени как раз была сестра. Оставалось только найти того журналиста и тут пришлось потрудиться. На Фейсбуке его не оказалось, пришлось зарегистрироваться в Линкедин, и там я просмотрела десятки людей. И все-таки нашла нужного мне человека. Кажется, сначала я спросила его на английском, могу ли задать личный вопрос. А потом вывалила свою историю и прикрепила фотографии Жени и бабушки. И он пообещал помочь. Он написал, что знает Елизавету и передаст ей мое письмо. Время шло, но тогда, так и не дождавшись ответа, все-таки решила посмотреть Будапешт.