Игорь Изборцев - Не хлебом единым

Перед чтением канона какой-то благообразный пожилой священник сказал проповедь, которая сразу влекла Анну Петровну, и она слушала, затаив дыхание.

– Вслушайтесь внимательно, дорогие мои, – говорил батюшка, – в слова святого пророка Божия Исаии, вслушайтесь и вдумайтесь в откровение этого ветхозаветного богослова. Не о нас ли, не о нашем ли времени говорит пророк, живший за семьсот пятьдесят девять лет до Рождества Христова? Земля опустошена вконец и совершенно разграблена… Сетует, уныла земля; поникла вселенная… Земля сокрушается, земля распадается, земля сильно потрясена; шатается земля, как пьяный, и качается… и беззаконие ее тяготеет на ней; она упадет и уже не встанет* * (Ис. 24, 3-6, 16, 19-20). Да, эти слова – о нас! Это мы преступили закон Божий! Это мы нарушили Его завет! Это мы забыли Бога! И наша матушка-кормилица земля уже рождает одни терния и волчцы от злобы живущих на ней. И небо, когда-то дарившее людям светлый дождь жизни и плодоносную росу, сеет на наши головы химическую отравляющую влагу, и радиация Чернобыля обжигает мир своим смертоносным дыханием. И разгул зла, лукавства и вражды идет по земле. И нет молитвы, чтобы залить этот пожар зла, нет духовной силы, чтобы предотвратить грядущую гибель. Неужели все это сотворил человек?! Нет, дорогие мои, возможности человека ограничены, и срок жизни его – семьдесят, от силы восемьдесят лет. Иногда он не успевает даже и осознать своего назначения на земле, как уже сходит в могилу. Нет у него ни времени, ни могущества, ни воображения посеять столько бед и зла, чтобы хватило на все человечество. Все то малое зло, которое успеваем натворить мы, грешные люди, приводит в совокупность великий дирижер – сатана, тот, кто сеет в нас малое. Он сеет малое и выращивает малое в большое. И это называется “тайной беззакония”. И тайна беззакония восходит от силы в силу именно потому, что вконец ослабело наше сопротивление ей, оскудело наше понятие о ней. Мы в своем обольщении забываем Бога, забываем небо, забываем вечность. На этой почве полного погружения людей в плотскую жизнь разрастается всепоглощающий разврат. Младенцы, зачатые в беззаконии, появляются в мир больными, от рождения одержимыми духом злобы, часто они лукавством превосходят взрослых. Отроки, не зная детского простодушия, играют во взрослых, в одуряющих химических веществах они ищут особых видений и ощущений, зачастую находя в них смерть. Юноши и девушки, не зная самого понятия невинности и чистоты, погружаются в болото такой грязи, о которой помыслить страшно и срамно глаголати. Наркотический угар для многих становится единственно реальной жизнью. А грохот бесовского шума, ворвавшийся в дома наши с телевизионных экранов, оглушил, одурил всех от малого до большого, вовлек всех в водоворот адского кружения, поработив души насилием…

Анна Петровна согласно кивала головой и, не сумев сдержаться, поделилась с сидящей рядом пожилой женщиной:

– Вот уж воистину, все слово в слово так! Верно батюшка говорит.

– Помоги ему, Господи, – поддакнула старушка.

Служба окончилась, и если кто-то ожидал этого с нетерпением, то Анна Петровна лишь сожалела о таком скором ее завершении: с последним “аминь” возвращались к ней все ее стариковские беды и заботы. Но что тут поделаешь? Остается лишь терпеть: за терпенье, как говорят, дает Бог спасенье.

Выходила Анна Петровна в числе последних: пока подавала поминания на сорокоуст и на литургию, пока беседовала с церковницами, все разошлись, и она побрела одинешенька, постукивая по булыжникам соборной площади колесами своей коляски-выручалочки. Смеркалось, и идти одной меж крепостных стен, где каждый шаг отдавался гулким эхом было страшновато.

Через ворота Детинца она вышла в Довмонтов Город и дошла уже до середины, когда навстречу к ней выскочил огромный черный пес. Он присел на задние лапы, оскалился и злобно зарычал. Анна Петровна в испуге замерла, осознавая полную свою безпомощность. Раньше таких собак в городе и не видывали – мощных гладкошерстных, свирепого вида и злобного нрава, походивших на каких-то безжалостных адских тварей – появились они лишь теперь, вкупе со всеми прочими пагубными новшествами, будто вытянутые за куцые обрубленные хвосты из самой геенны для пущего устрашения христиан. Этот пес был именно из таковых. Всем своим видом он источал ненависть, желание убить, разорвать на части. Хозяина поблизости не было видно. И как это такого злобного кобеля пустили одного, – промелькнула у Анны Петровны мысль. Она хотела перекреститься и перекрестить пса, но силы совсем ее оставили, и она чувствовала, что вот-вот упадет. От страха даже не вспоминались слова молитвы. “Господи, Господи” – только и шептала она… В голове промелькнул длинный ряд каких-то сумбурных мыслей, но вдруг на мгновение сознание прояснилось, и Анна Петровна четко увидела лицо сестрицы Антонинушки, будто высвеченное во мраке молнией – ее строгие сейчас глаза, губы, творящие молитву и сухонькая ее ручка, знаменующая перед собой крестом. Это меня она крестит, почему-то сразу подумала Анна Петровна и вдруг ощутила необыкновенный прилив сил. “Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную”, – зашептали ее губы. Она двинула коляску на собаку и крикнула: “Иди прочь! Пошла!”. Собака тут же отскочила, рыкнула на последок и скрылась в спускающихся к берегу Псковы руинах…