Нина Юшкова - Женщина наизнанку. Или налево пойдёшь, коня потеряешь

Ну, не такая уж и молодая. Видимо, неплохо сохранилась. Боже, какие мужики смешные, каждый кулик своё болото хвалит. И каждый мнит себя Пигмалионом. На свой лад. Этот спортсмен и ему надо фигуру мне атлетическую сделать. А Валерке надо, чтобы я была хозяйка, но он не впрямую действует, он меня, как жук-древоточец, объедает потихоньку под свой стандарт. А Славке что надо было? А ему ничего, похоже. Он сразу был равнодушен. Наверно, он сразу всё просчитал, и относился ко мне, как к переходному этапу. А мужики, которые неравнодушны, те да. Лепят. Под себя.

– Стучится ко мне в комнату: «Ой, вы не знаете, где мне одеяло ещё одно взять, я мёрзну». Я ей отвечаю: «Я почём знаю, я не администратор». Ага, за одеялом она пришла. То им одеяло надо, то об индивидуальных тренировках договориться, именно в одиннадцать вечера. Я такое бабьё неудовлетворённое насквозь вижу, так и рыщут, кому бы в койку забраться.

Это он мне так даёт понять, что ему бабы на шею вешаются, только пальцем помани и все твои, а он такой недоступный, такой весь с чувством собственного достоинства, а я, значит, к этому бабью не отношусь, я, значит, вся не такая, и поэтому он готов меня до себя допустить. Или ко мне снизойти.

Он был страшный, когда смеялся (чего он почти никогда не делал). То есть, поначалу страшный. Потом я привыкла. Но все равно… холодок по спине. У него были необычайно длинные клыки. Этакий волк. Губы его были плотно сжаты, ну, иногда лишь дрогнут в полуулыбке. Первый раз, когда привёл в свой дом, смеялся открыто, раскатисто, и его клыки сверкали на солнце. Он запрокинул голову, и рот открыл так, как будто собирался завыть, а вместо этого захохотал. Ужасные клыки, жёлтые. Оборотень. Чем же я тогда его рассмешила? Мёртвая деревня, некоторые дома почти сгнили, тронь рукой и развалятся. Или остовы уже развалившихся. Но некоторые ещё крепкие. Покинутая деревня у старой, почти заросшей дороги, но его дом стоял далеко, у леса. Да и не ездил там почти никто. Ведёт ли куда эта дорога? Разве что осенью за грибами кто в глушь подастся. Так это не твой дом? Мой. Ты его купил что ли? Зачем? Тут никто давно нет. Приходи и живи. Вот я пришёл и живу. До морозов, конечно. Уже несколько лет. Ни разу никто не побеспокоил. Кроме лис. Ну, один раз по осени мишка приходил. – Ой!!! – И здесь он расхохотался.

По вечерам он исчезал. Но у меня всё равно было ощущение, что он наблюдает. Я вертела головой, надеясь его засечь, но напрасно. Валера заметил: «Ты ищешь кого-то?» – «Нет». Но я знаю, он наблюдал за мной и Валерой, за нашими взглядами, выражениями лиц, прикосновениями, мне кажется, что он даже слышал слова. Утром, сворачивая на тропинку, петляющую через заросли диких черёмух, я уже знала, что недолго пробуду одна. Ритуально срывала пару-другую вяжущих, недозрелых ягод, выныривала вместе с тропинкой на светлые поляны под соснами, где уже были рассыпаны жёлтые солнечные осколки, играющие на старой хвое, не думая, куда ноги несут, к березнячку, к брошенному полю, заросшему травой мне почти по шею, дальше по сосняку, где начинался лиственный подлесок из неизвестных мне кустов, я знала, что не заблужусь, сейчас возникнет из ниоткуда бесшумный дух леса, Пан, и окликнет меня, и поведёт ему ведомыми тропами. Он ни разу не заговорил о Валере. Ничего не спрашивал. Хотя я пару раз обмолвилась, произнесла «муж», «мы с Валерой», это осталось без внимания.

С дороги его избушки не видно, июньские дикие люпины уступали место иван-чаю, окошко выходило в океан цветов и трав, плескавшихся о распахнутые рамы и грозящих сорвать и унести пришпиленную на окна марлю; от крылечка до леса поле было выкошено, лохматые копёнки торчали тут и там; в домике под ногами шуршало сено, не такое, какое показывают в кино, которое едят коровы, это были длинные сухие стебли люпинов, лебеды, полыни, крапивы, ещё чего-то, что я не знала, как будто местная трава пришла доживать свой век под крышу. «Пахнет, как на сеновале». – «Да. Смотри, ноги не занози. Вон, ходи лучше по спальникам. Знаешь, что такое медитация?»

Я не могла сидеть напротив Юры и смотреть в его неподвижное лицо, не выдерживала, отводила глаза, шарила ими по голым стенам, по потолку, возилась, потом пыталась хранить серьёзность и сосредоточить взгляд прямо перед собой, но чем серьёзнее я решала быть, тем быстрей меня разбирал хохот, я выбивала его из сосредоточенности, черты его оживали, он улыбался: «Женщина и дзен несовместимы».

– Завтра уезжаешь?

– Сегодня.

– Ну! А столько ещё красивых мест не посмотрела. Приезжай просто так. Где меня найти, знаешь. Я хотел тебе озеро показать. Ты ведь птиц хотела снимать. Вот, там есть утки-хохлатки, чомга, совы и всякая мелочь. Идти, правда, далековато, но ты девушка спортивная, выдержишь. Лучше вечером приезжай. На турбазе переночуешь, а утром пораньше пойдём. А ещё лучше, ночь там провести, у меня палатка есть. На рассвете их как раз всех засечь можно.