Тенгиз Маржохов - Лагерные этюды

Так вот, я мыл руки над умывальником – бетонным водосточным желобом, куда лилась вода из крана, когда услышал шум за спиной. Дед упал на дальняке и не мог подняться, ворочался в нечистотах. Мужики начали его ругать и плеваться.

– Поднимите его! – рявкнул я на них. – Отведите в палату!

– Да он весь в говне, и в каше! – хохотнул находчивый паренёк и окатил деда ведром воды.

В палате на шконке дед мокрый дрожал от холода. Он прижал пальцы к гортани в нервной трясучке и стал что-то хрипеть.

– Тихо! – подошел я поближе и склонился над ним. – Что, дед? Что?..

– Рас-стре-ли-вал!.. Рас-стре-ли-вал!.. Мне приказывали, я и расстреливал! – просипел он.

Много большевиков карателей: НКВД-шников, ЧК-истов, ОГПУ-шников, СМЕРШ-евцев кончали жизнь в застенках. Но единицы дожили до российской демократии двухтысячных.

СЕКРЕТНО

НАЧ. УПРАВЛЕНИЯ________________________________

НАЧ. ОИТК/УИТК/___________________________УНКВД

По вопросу о допустимости снятия золотых зубных протезов с умерших заключенных разъясняем:

1. Золотые зубные протезы с умерших заключенных подлежат снятию.

2. Снятие золотых зубных протезов производится в присутствии комиссии в составе представителей: санитарной службы, лагерной администрации и финотдела.

3. По снятии золотого зубного протеза комиссия составляет акт в 2-х экземплярах, в котором точно указывается число снятых единиц /коронки, зубы, крючки, кламера и т.п./ и их вес.

4. Акт подписывается всеми вышеперечисленными представителями. Принятое золото сдается в соответствующее ближайшее отделение госбанка.

ЗАМ. НАЧ. ГУЛАГа НКВД СССР ЗАМ. НАЧ. ПФПО НКВД СССР

«17» Ноября 1941 г.

В камеру привели мужичка. Показали на «пальму» – шконку на втором ярусе, и небрежно бросили: «Располагайся». Мужичок побросал пакеты с вещами под шконку и ловко вскарабкался наверх. Оттуда он стал весело переговариваться с оказавшимся здесь своим знакомым. Мужичок этот представился Николаем Григорьевичем и походил на малоросского бесшабашного проходимца. Кроме богатых усов и совсем не тюремного чуба, в нем было что-то бравое, казацкое. Он уже сидел несколько месяцев, нисколько не конфузился новой обстановки и держался нарочито приветливо и уверенно.

Пришел вечер. Дверь, скрипнув, открылась. Сапоги контролёра громыхнули о деревянный пол камеры. Контролёр обвел всех лениво-сосредоточенным взглядом, открыл планшетку. Началась проверка…

– Газимагомедов, – прозвучала новая фамилия.

– Курбан Габибулович, – бойко отозвался Николай Григорьевич.

Когда захлопнулась дверь, я поинтересовался у новичка.

– Ты, дагестанец?

– Да, даргинец, – ответил он, хитро улыбаясь, как раскрывшемуся секрету. – А как ты догадался? – задал он встречный вопрос.

– А кем может быть человек с такими паспортными данными? Но почему Николай Григорьевич?

Немного помявшись и попытавшись перевести на шутку, он все-таки рассказал, что являлся офицером, военным лётчиком, майором запаса. Участвовал в 70-ые годы в боевых действиях в дружественной нам Анголе. Где был сбит и неудачно катапультировался; парашют зацепился за высокие деревья тропического леса, с которых он чудом спустился, перерезав стропы. При этом закатил рукав рубашки и показал левую руку, покалеченное предплечье, на котором был след сильного ожога и дефицит кожи, и когда он шевелил пальцами, сухожилия были на виду и сокращались как у терминатора.

Это были сильные переживания, при них Николай Григорьевич становился серьёзным. Тем не менее он, довольно, закончил рассказ тем, что теперь инвалид и получает пенсию, а, следовательно, может не бояться пыток при дознании, принуждения к работе и побоев по прибытию в зону. Легкую задумчивость в нем вызывали лишь мысли о блатных, против которых иммунитета у него не было. И он решил придерживаться меня.

Позже лётчик прибыл в лагерь, где быстро освоился и держался довольно независимо. Сроку у него было пять лет. Отбывал за мошенничество. Нет такого преступника, который не найдет себе оправдание. И конечно, Николай Григорьевич не считал себя мошенником. Он заводился и с пеной у рта начинал ругать демократов и развал Союза.

– Вот раньше были времена! – вспоминал офицер запаса. – Приезжали в любой колхоз, на любое предприятие и брали всё, что надо: машину картошки, муки, крупы. Меняли на соляру, топливо, спирт, – браво жестикулировал он.

– Поэтому армию и развалили, и страну тоже, – замечал я.