– Ты хочешь праздника восьмого марта? Сделай все седьмого и отдыхай.
Дочка родилась и провела в доме моего бывшего мужа первый год своей жизни. Он был против того, чтобы я продолжала учебу, и дал мне две недели на то, чтобы перевестись на заочное отделение. Я ушла, не оглядываясь, погрузив дочку в летнюю коляску и набив спортивную сумку детскими колготками и теплыми костюмчиками. Уже на вокзале мы дополнили свой багаж роскошным оранжевым горшком в форме бегемота. Дочке бегемот поначалу не понравился, но, быстро поняв, что неудобства в ее крошечной жизни только начинаются, она сделала красочного зверя своим другом.
Мой астенический вид перешел в остро дистрофический, и при росте 175 сантиметров вес упал до сорока восьми килограммов. Из общежития гнали: с детьми жить было нельзя. Проживание с детьми было разрешено лишь через год. Каждой мамочке дали по отдельной комнате после того, как доведенная до отчаяния студентка выбросилась из окна вместе с грудным ребенком. Она повисла на дереве и осталась жива, а ребенок разбился. Я пыталась найти выход. На Площади Мира сдавали квартиры. Стоял петербургский беспощадно-промозглый вечер. В сентябре рано темнело, делая серые здания на площади угрюмыми и безучастными. Моя кроха покорно сидела в продуваемой всеми ветрами коляске. Рынок жилья представлял собой достаточно мрачное зрелище. Владельцев лишней жилплощади было явно меньше, чем нуждающихся в ней. Поэтому я ощущала себя лошадью, которой только что в зубы не заглянули. Тетеньки, завидев коляску, сквозили взглядом мимо меня. В конце концов, возле меня остановился мужичонка жалкого и неухоженного вида. Он искал себе квартирантку, которая при незначительной квартплате оказывала бы ему и все остальные услуги. Ребенок бы служил гарантией ее ежевечернего присутствия. Откровенный в своей циничности, плохо зарабатывающий, ущербный мужик около пятидесяти лет. И я была почти согласна, поскольку, куда бы я ни поворачивалась в тот момент – кругом были глухие стены. Не любя себя в то время, я безумно любила свою дочку. Это нас и спасло. Когда наконец место в яслях мной было выхожено и выпрошено, – мы с крохой зашли в размещенную в подвальном помещении ясельную группу. На крошечных стульчиках неподвижно сидела группа закутанных бледных маленьких питерских старичков.
– Вообще-то у нас двадцать детей. Но сегодня только шесть – остальные болеют.
– Она у меня просится на горшок.
– Не имеет значения. У нас никто не просится.
В переговорной кабине междугороднего телефона я умоляла маму взять дочь на полтора месяца. А там я что-нибудь придумаю. Мама забрала внучку после двухмесячного петербургского заточения в яблочный белгородский край.
На моих руках хватит пальцев, чтобы перечислить, сколько раз за свою жизнь я обращалась за помощью к Богу. Доведенная до полного отчаяния, в ту ночь я просила сил не для себя, а чтобы хватило их вырастить дочку. Окончить институт, получить работу и обеспечить ребенка. Обессиленная за ночь, утром я зашла к Мастеру на индивидуальные занятия по режиссуре. С порога сообщила, что институт я оставляю, так как совместить роли матери и студентки не представляю возможным. Валентин Михайлович Ковалевский, ленинградец, сын русского офицера, человек глубокой порядочности. Он был женат на красавице-актрисе старше его по возрасту. Роскошная блондинка с фиалковыми глазами была капризной и манерной от уверенности в безграничной любви своего мужа. Детей у них не было. В то утро Валентин Михайлович нашел для меня особые слова. Они потом не один раз спасали меня.
– Ты – русский человек. А русские люди всегда помогут друг другу. Иди, устраивай свои дела. Я добьюсь для тебя любого расписания. Разрешения на кафедре ставить преддипломный спектакль в твоем городе, чтобы ты смогла быть с дочерью.
Он действительно сделал для меня все, что обещал. С этого момента я всегда чувствовала его отцовскую заботу, которой мне так не хватало после гибели папы. Я вытащила себя ноябрьским полуднем из учебного корпуса и начала медленное движение от Исаакиевской площади к площади Мира. А там неохотно втиснулась в вагон метро. Мне хотелось никогда не добраться до дверей своей комнаты, и я прилагала все усилия, чтобы преодолевать это расстояние как можно дольше. Вахтерша, которую мы называли «Ягодкой» за вредность, окликнула меня. Оглядывая с придирчивой ненавистью, она сообщила, что гость, ожидающий в комнате, должен покинуть общежитие до 22:00.
Читать дальше