Петр Альшевский - «Наследник графа Цеппелина»

Надевая майку, я просовываю руки не туда, с укором говоря себе: ты что, друг, не можешь сосредоточишься? Подвернув ногу, скрываюсь за поворотом, сова и четыре совы. Оцарапали, махнув крыльями для обеспечения своей безопасности; сжимая челюсти, я полностью осознал. Навещая покойников, явно опаздываю.

В углу русского кладбища предполагается нападение из засады. Сведущие люмпены внесут организующее начало, отвращая от прогулок затемно, закрой все двери и будь счастлив. Это бензопила. Или ревет медведь. Заглянув к Николь Буало, я застаю ее в халате в крапинках кормящей канарейку в крапинках; я переоденусь, сказала она, я отвернусь, сказал я. Ты вправе смотреть.

Я все-таки отвернусь.

Маленький наглец… Считаешь, я уродка?

Не считаю, нет, ты сошла с небес, у меня на тебя гормональная реакция, импульсивно зашториваются шторы, следуют агрессивные обнимания, если я не справлюсь, на помощь мне придут люди, ты о старом князе? я в общем. Ты восхищаешь меня, мальчик.

Как мужчина?

Тем, как ты прибавил во французском.

С чувством исполненного долга, я удаляюсь, направившись к Холму, то есть к Монмартру, не прельщаясь обедом в знаменитых бистро, высыпаю у одинокого голубя целых пакет порезанного черствого хлеба, мне далеко идти. Голова вынуждена передавать энергию ногам. Спустя непродолжительное время я попаду под астероидный ливень.

Производя впечатление человека привыкающего к этой мысли, я изображаю и зрителя, и жертву. Не лишаясь мужества, приплясываю. Вертлявым лисом в окруженном курятнике.

В одночасье меня свели с легионом отвязных бесов, напевших мне основную тему «Страстных изюмов Юмов», они закрыты для любви.

Пыльные каштаны прошептали слова для баллады-загадки «Сцены в лесу»: обнюханный под сакурой поднимает брови, пойдем со мной на кабана, ведь ни кола и ни двора в океане блажества…

Посреди белого дня у маслянистой речки всей душой рвусь поскорее уснуть, используя совокупность методов поверхностного умирания; полицейские годятся для жюльена, мы на противоположных берегах, я не хочу никого обижать; проникнув под толщу воды, ветер раскачивает водоросли. Бесследно растворяются шипящие пустышки. Садитесь за стол, будем сидеть в президиуме.

Не менее важно или более важно дорасти до необъятных размеров, оголтело хлебая минеральные отвар – он стекает по груди. Щекотно до боли, до отвращения, проскочивший клерк с физиономией запойного индивида крайне занудлив и злопамятен; ему, наверное, изменяют, его потревожил укол ревности. Зацепило крюком и тащит.

Грозный вой. Лубянский топот. Расплата со стороны органов по идее не должна была вас миновать. Неотступное давление, ночные звонки – хотя бы на этом уровне. Вы отключаете телефон, забиваетесь, покинув жилище, в массу народа, официантка в кафе достает рацию и измененным голосом бубнит: «Первый, Первый, я Шестая, они у меня. Рассевшись, молчат. Каковы ваши распоряжения? Подсыпать в кофе или пропитать круассан? Ствол у меня в подсобке. Рекомендуете взять и действовать?».

Если бы товарищи из комитета не спланировали сразу меня убивать, я бы охотно пошел с ними к трапу самолета, летящего в Москву. Мама, папа, князь – я вас люблю, оставайтесь в Париже, а мне осточертело, я возвращаюсь, где нужно подписаться? я несовершеннолетний с французским гражданством, и моя решимость пугает вас возможными неприятностями на международной арене, я вхожу в ваше положение, нет – так нет. Не похищайте, не дергайтесь.

Непоколебимая воля вновь оказаться в Союзе как-то раз сыграла со мной недобрую шутку.

Меня поманили. Подозвали жестом из машины с тонированными стеклами. Подумав, я пошел, предполагая – в ней люди с Лубянки, они наконец-то отважились увезти меня поближе к парку Горького и Нескучному Саду, в автомобиле сидел один обрюзгший, вспотевший. Я подсел к нему вторым.

Трогая меня за колени, он потянулся к моим губам – извращенец. Потерянная душа. Ударив его лбом в лицо, я без осложнений убежал, ну просто я накануне видел фильм с хмурым нигилистом, наказывающим врагов именно таким образом: для поднятия самооценки. По-моему английское кино. Я сделал господину больно, но меня это не огорчило и я двинулся к мельнице «Мулен де ла Галетт». Или «Мулен Руж» – там мы с отцом не глазели на женщин. Приходили послушать джаз.

Достойные ансамбли, прямой билет в сферу чистого удовольствия, с нами дрыгаются ухоженные месье, у которых солидный бизнес; кто-то отвечает за сбор налогов, обещая за мзду солидную скидку, некто подрабатывает сутенером, содержа три семьи на проценты с аферы, накормившей посторонних малышей просроченным детским питанием, ерничество нас не захватывает.