Эмануил Бланк - Сочинения. Том 9. Антидепрессант

– Эмануил, – панибратски обняв за плечо, генерал подвёл к окну, где расположился значительный экскорт его военизированной охраны. На чистейшем русском языке, говорившем о долгих годах Московской учебы, он продолжил, – мы знаем, что у Вашей конторы есть приличное количество топлива, которого нам так не хватает, – он энергично продолжил,

– Желая задушить Сербию блокадой, американцы, вместе с продажной ООН, объявили эмбарго. В стране не хватает ни продовольствия, ни лекарств, ни горючего! Россия, с Вашим дураковатым Ельциным, нас предала и продала, – при этом, он так осуждающе посмотрел в глаза, что я – этнический еврей, волею судеб оказавшийся при распаде Союза в Молдавии, почувствовал себя виноватым. Мне было стыдно за все. За Ельцина, за развал СССР, за предательство дружественного народа Югославии

– Аванс мы уже внесли на счёт Вашей фирмы!, – Генерал набрал какой-то номер и протянул трубку. Там, действительно, плескался немного растерянный голос менеджера моего банковского счета. Он подтверждал получение солидной суммы

– Вы делаете мне предложение, от которого невозможно отказаться?, – попытался съязвить я

– Да! Именно так, – бодро и сразу согласился Генерал, – выбора у Вас, по-моему, нет никакого. Либо соглашайтесь, либо…

– Либо, что?

– Сами должны понимать, – смягчил свой тон генерал, – Контора у нас серьезная, а война, которая все спишет, бушует вовсю. Что такое Судьба отдельного человека, даже такого, как я или как Вы, Эмануил? Да ещё в таких глобальных процессах?

– Как же Вы собираетесь переправить такие количества топлива через границы?, – поинтересовался я, – ведь повсюду ООНовские конвои и охрана по всему Дунаю. Болгары, македонцы, как и румыны, тоже продались американцам. Продались оптом и в розницу. С потрохами.

– Это наша забота! Ваше дело продать топливо этой румынской компании, – генерал вручил мне реквизиты, – а дальше, мы сами

– Зачем же Вы все это мне рассказали?, – удивился я, – Могли бы, просто, дать румынскую фирму-покупателя и дело с концом. Тем более, что ваш аванс практически равен рыночной стоимости топлива. То, что Вы обещаете дополнительно, это неожиданно высокий бонус. И это, честно говоря, очень настораживает

– Просто, я, очень-очень, хотел Вам, русским, в глаза посмотреть

– Мы-сербы, единственные, кто к Вам всегда относился как к братьям. Вот Болгары, например. Те только болтали и бросали слова, много слов, – братишки, братушки. А предали, сразу же, ни за понюшку табаку, – генерал огорчённо продолжал

– Даже не буду вспоминать шипящих поляков, холодных прибалтов и жадных хохлов. Не удивляйся моему русскому. Много лет жил в Москве, учился в Академии. Даже представить себе не мог, что нас продадут и предадут русские. Вы хоть понимаете, что следующими будете именно Вы? Когда придут за вами, вы же одни останетесь.– Генерал снова посмотрел в глаза

– Обидно! Понимаешь? Ведь знаете, точно знаете, по ком звонит колокол…

Когда тебе всего двадцать два, ты высок, ироничен, оптимистичен, да еще успешно сдал вступительные в аспирантуру, то легко прокладываешь не только прямые лучи оросительных и осушительных каналов, но и неизведанные, порой извилистые пути к сердцам молоденьких студенток.

Самые боевые из них, тут же потянулись в мою скромную Московскую обитель за многочисленными консультациями по различным предметам. Самым симпатичным я, конечно, старался не отказывать ни в помощи, ни в ласковом обращении.

Паломничество красоток в коротких платьицах служило предметом постоянной зависти не только Арсена с Серегой, но и Ильича с Архипычем – старейших вечных студентов гидромелиоративного института. За последнее десятилетие, использовав все возможные академы и медицинские противопоказания, они, наконец, добрались до пятого курса.

– Ильич, вставай, Россия голодает. И хлеба нет, и мясо дорожает, – дурным голосом орал Архипыч в пять часов дня, когда начинали сгущаться осенние сумерки

К этому времени, я, обычно, уже возвращался из института. Мой приход видимо и будил старых опытных профессионалов учебного процесса.

Они уж прекрасно знали, что вставать на голодный желудок очень некомфортно. А мое появление включало рефлекс обильного слюноотделения, открытый ещё великим Павловым.

Ильич, мирно посапывавший, до этого, на железной кровати с панцирной сеткой, начинал, шепча проклятия и ругательства, недовольно ворочаться.