Основное количество составляла буроватая, кисловато пахнущая, угольная смесь, которую отец насыпал уже поверх антрацита. Тот раскалялся быстро и давал основное тепло. А бурый уголь, аморфный и рассыпчатый, с большим количеством пылевидных фракций, выполнял роль добавки.
Я любил поджигать дрова, предварительно подложив снизу несколько небольших газетных обрывков. Поленья начинали весело шуметь и потрескивать. Шум пламени от хорошей тяги становился громким и достигал апогея. Затем наступала очередь угля. Перед загрузкой его надо было слегка смачивать водой.
– Так горит дольше, да и печка не будет быстро охлаждаться, – пояснял отец, поправляя и разравнивая раскалённые угли
Только он, наконец, усаживался за контрольные, как я, тут как тут, начинал теребить его бесконечными вопросами.
– А как звали этого твоего друга?, – бравый старшина в бескозырке позировал на фоне огромного крейсера
– Этого звали Петя. Этого – Коля, – отец снова быстро переключался на свою бесконечную писанину
Зато его друга Васю было не перепутать. Огромная фотография и грозное выражение лица пугали меня ещё с двух-трёх лет, когда я только начинал впервые копаться во всем папином фотографическом богатстве. Эту страницу, чтобы не открывать и не видеть большое строгое выражение, я пометил, слегка надорвав по краю.
– Пап. Ну, пап, – надоедал я, – а здесь, сзади, что написано?
– Тысяча девятьсот сорок восьмой год. Дорогой Фима, не забывай друга Пашу и Тихий океан
– Ну все, дорогой. Мне работать надо. Давай последнюю карточку и топай к маме. Пусть она тебе почитает
– Вот, – решил я дать папе задание посложнее.– Покажи, где на этой фотографии ты?
Это было, на самом деле, непросто. На большом снимке был изображён марш сотни, а то и трёх сотен матросов. Фигурки и лица были очень маленькими. Отец провозился не менее пары минут. Еще тогда он был склонен к близорукости. Приблизив настольную керосинку с красивым зелёным стеклянным корпусом и подкрутив фитиль на увеличение пламени, папа довольно улыбнулся,
– Вот. Видишь? Это я, – на своей фигурке отец поставил ручкой крошечную чернильную точку. С тех пор, в том огромном строю я легко находил папу. Единственное, что было мне несколько неприятно, что отец располагался там далеко не в первых рядах. Не то, что я в детском садике. Видимо время гетто, пришедшееся на его раннюю юность, задержало рост и не дало возможности стать высоким
Идея составления нового фотоальбома пришла отцу незадолго до смерти. Он тогда, в далеком девяносто пятом, только переехал с мамой в милый сердцу Израильский Нетивот. Поступил в хор, стал председателем местного клуба Ветеранов Отечественной, постоянно выступал, рассказывая молодежи на идише об ужасах гетто и боевых действиях против фашистов.
– Хочешь использовать другие фотографии?, – спросил он маму, предложившую для нового альбома свои варианты, – заведи себе отдельный. Мама, конечно, обиделась.
В конечном счете, отец сотворил не альбом. Под стеклом, в солидной рамке, он расположил две дюжины фотоснимков и повесил над своей кроватью. Открывая глаза, он, с самого утра, мог видеть меня в детском возрасте, маму со мною на руках. На том снимке мне всего два года. Я крепко держу в руках большой полосатый мяч, а Мама прижалась щекой к моей счастливой улыбающейся физиономии.
Папы уже, давным-давно, как нет на этом свете. Только на пожелтевшей от времени старой фотографии сохранилась та микроскопическая чернильная точка, которой исполнилось более шестидесяти лет.
Там, еще молодой и бодрый, энергично вышагивает в марше бравый веселый старшина, у которого, все-все, ещё впереди…
В бывшем доме художника Нестерова всегда легко думалось и мечталось. Самого Михал Васильевича, увы, давным-давно, призвали к себе Высшие Миры.
В его бытность, атмосфера позитива и творчества достигла здесь такой густой концентрации, что ни суетные бизнесы, вспыхивавшие то там, то сям, в разных уголках старого здания, ни краснолицые демагоги, произносившие иногда много пустого в больших светлых комнатах с высокими потолками, никак не смогли не то что разрушить, но даже хоть малость поколебать то особое Пространство, наэлектризованное внеземной космической Энергией.
Здание полюбилось многочисленным прижившимся здесь адвокатским конторам, а скорее их клиентам, зачастую, настолько измученным темными жизненными коллизиями, что Душа их, невольно и подсознательно, чувствовала, предвидела, куда-куда, наконец, она может устремиться за помощью и сочувствием.
Читать дальше