Юна Летц - Шуршание философа, бегающего по своей оси

– Никогда об этом не слышал.

– Может, это и к лучшему… В общем, наркотики дают кратковременный эффект, который надо всё время поддерживать, а блохи привносят длительные изменения в организм… Многие люди хотят получить сверхспособности и готовы платить за это большие деньги, и они платят, и тогда оказываются участниками одного из спектаклей, которые тут регулярно проходят. Весь блошиный рынок – это, по сути, научно-постановочное представление, научный театр… Когда обнаружили такие реактивы, как «вера», «эмоция», «настрой», стали добиваться естественности от каждого эксперимента. Чтобы человек жил, как обычно, а в это время в нём зарождалась мутация или как это… я не очень сильна в терминологии.

Марис посмотрел на свои руки – они немного расслабились, и «слово» было не так чтобы крепко зажато. «Нет уж, надо выдержать до конца», – подумал он и сцепил пальцы.

– Рассказывают, что началось всё случайно, – продолжала девушка. – Какого-то человека блохи покусали, и это были не простые блохи, но много видавшие, блохи, которые ели в один день от многих людей… И так склеился вирус, который вызывал все вот эти чудесные изменения – но только у конечного носителя… Долго вычисляли формулу всей этой истории и, в конечном итоге, поняли, что нужны богачи, старики и психи…

– Это ты что имеешь в виду? Я ничего не понял.

– Ну, вам говорят, что это родственники приехали, и вы идёте туда: богатые, старые и тронутые, и блохи кусают всех, кого нужно, потому что это специально обученные блохи…

– А пицца?

– Просто так.

– И вечеринка?..

– Этот дым, который выпускают во время танцев, – этим удаляют неиспользованных блох, чтобы в следующий раз начать всё заново.

Марис хотел бы сейчас броситься в один из углов, чтобы закрыть голову и основательно подумать, потому что у него так сейчас чесалось внутри – новая информация не хотела усваиваться – так много пугающих слов. И жаль, что мозг не делает отрыжку – голова так распухла и напряглась… Надо скорее говорить, побольше говорить, чтобы перестало расти…

– А ты работаешь тут?

– Ну, вроде как. Днём продаю старое серебро. Ночью сижу в подарочных коробках с новыми гостями.

Она улыбнулась. Марис попытался ответить тем же, но у него слабая получилась ответность, потому что, помимо набухшести, в голове тикало какое-то новое чувство: он чувствовал, что где-то рядом вызревает подвох.

– Тебе тут нравится? – спросил он, перекручивая беспокойно листок руками.

– Я вроде как с ними заодно, – ответила она невозмутимо. – Мы, актрисы, корректируем естественные ситуации прямо на месте – если у кого-то припадок, если кто-то слишком много говорит, и всё в этом духе… Это нужно, чтобы не было натянутости.

– Но ты можешь уйти?

– Я могу. Но мне незачем. Платят недурно. Да и ничего плохого они не делают. Ты тоже зарабатываешь свои денежки – учишься в хорошем месте вместе с обычными ребятами. А раскоряка… Его бы давно упекли в какой-нибудь социальный подвал. С такими не церемонятся. А так он живёт в приличном пансионате и может гулять на свежем воздухе и общаться с людьми. Чего же вам жаловаться?..

«Старая тоска, старая тоска» – повторял Марис, чтобы не сделать какую-то глупость, но в какой-то момент это всё же случилось: огромные горячие пузыри надулись внутри головы, и дальше произошла серия таких взрывов (в мозге?) , и голова начала заполняться чем-то горячим. «Терпение лопнуло», – подумал он и отключился.

… Была широкая, выпученная звездами наружу, была ночь, и парень сидел за столом, а перед ним стоял открытый ноутбук в деревянном чехле. Крышка была разрисована цветными мелками.

– Всё, Марис, всё хорошо, – прозвучал голос, то ли старушечий, то ли девичий, в зависимости от того, где бы находились уши.

Аккуратная рука сняла датчики, прикрепленные к голове парня, затем подползла к экрану, ткнула на «сюжет» – выставила off, отключила режим квантирования и захлопнула деревянный чемодан.

– Умница, Марис, ты хорошо поработал, а теперь – чистить зубы и спать, – сказал тот же голос.

Парень оперся на спинку стула и не без усилия поднялся. Там кто-то поддержал его, и они двинулись к ближней стене, на которой висела раковина, заставленная зубными щётками.

Он как раз собирался спать, но тут что-то поехало по его голове, а потом и вообще взбесилось, начало лохматить волосы и наматывать их на себя, и снова лохматить, как в собаку – нежность такая, или игра. Тогда он подумал: «Нет, я сошел с ума, и никакой это не самолет, но я дома, и это рука моей девушки». Чтобы убедиться в этом, пришлось открыть глаза и сразу же увидеть, что вокруг нет ни штор рубиново-серых, драматических, ни каменных картин, ни мерного шкафа, а под ним вовсе не кровать, но тупик. Сомнений не оставалось: это был полет. Предстояло выяснить: может, он во сне? и Талеб грубо вывернул кожу на руке, отчего стало так больно, как подлинная боль, и никаких признаков сновидения.