Юлия Флёри - Маша и её друзья

Серёга – вот это действительно целая жизнь. Это мужчина, это надежда и опора. Никогда не предаст, никогда не обманет. Она и не помнит своей жизни без него, а иногда и спрашивает: а была ли раньше эта самая жизнь? Они познакомились, когда Маша только окончила школу и с тех пор не расставались. Как же давно это было…

***

– Ты поедешь учиться в Европу. – Строгим деловым тоном, едва ли свойственным для разговора матери и дочери, сказала, как отрезала, Елена Николаевна.

– Нет.

– Я даже не хочу слышать твои жалкие возгласы, дорогая. Это сейчас у тебя мечты, а уже через год всё это превратиться в пыль. Забудется, сотрётся из памяти так, словно и не было никогда. – Едва не нараспев закончила мать свою убедительную речь и небрежным жестом коснулась острого девичьего подбородка. – В этой стране у тебя нет будущего.

Женщина обворожительно улыбнулась, считая утомительный разговор оконченным. Тема переезда поднималась не раз и не два. У Маши было своё видение проблемы и во мнениях с матерью оно расходилось кардинально. Оттого та сейчас и сверкала гневным взглядом, начисто зашлифовывая общее впечатление безукоризненно выставленной улыбкой. А что оставалось ребёнку? Зло глядеть исподлобья и обиженно оттопыривать нижнюю губу. Этим, собственно, Маша и занималась, не желая уступать. По-хорошему, уже давно следовало бы убраться в свою комнату и от души хлопнуть дверью, но сдвинуться с места означало проиграть, а проигрывать – это плохо. Такое простое уравнение она уже давно для себя решила, и уступать намерена не была.

– Я просто хочу остаться дома. – Жалко проблеяла.

– Мне некогда заниматься тобой и твоими капризами. Всё уже решено: мы переезжаем. – Тихо и властно, без единой эмоции, доходчиво поясняла мать и всё же не сдержалась, стиснула зубы.

– Мама, я никуда не поеду. Позвони Марату, он…

– У Марата своя жизнь! И прекрати его вмешивать. Я выхожу замуж, а ты… ты просто не можешь остаться.

– Я не поеду. Можешь выходить замуж, сколько тебе угодно, а у меня есть дом и есть свои планы, я…

– У тебя нет дома! – Хлопнула изящной ладошкой по столу Елена Николаевна и поднялась, опираясь руками о столешницу. – Я всё продала, это тебе понятно? Уже завтра сюда въедут другие люди и, поверь мне, – хмыкнула, оценивая неказистую внешность дочери, – тебя они не оставят даже в качестве прислуги.

– Мне всё равно.

– Ах, ну, если тебе всё равно, то мне тем более! – Сложив ладони в ровную лодочку, мать с неестественной веселостью кивнула. – В общем, так, – Елена Николаевна обошла стол со стороны, с невозмутимым выражением лица достала из светлой сумочки документы и швырнула их дочери. – Здесь твой паспорт и билет на вечерний рейс до Гамбурга. Твои вещи я уже упаковала. Чемоданы в машине. Хочешь – придёшь, не хочешь – оставайся, но без меня и моих денег. Всё понятно?

– Мне ничего не нужно. – Буркнула Маша себе под нос, укладывая документ в аккуратный рюкзак. Дёрнула бегунок молнии, закинула шлейки на одно плечо, резким движением отбросила назад хвост густых тёмных волос. Подняла неуверенный взгляд на мать и закусила дрожащую губу, медленно отступая к выходу.

Больше Елена Николаевна не проронила ни слова, спокойно глядя дочери вслед. И Маша ушла. В кармане двести рублей, на плечах лёгкая джинсовая курточка, в рюкзаке набор документов для поступления. Осталось только забрать диплом из школы и вот она… хвалёная самостоятельность!

Маша никогда не осуждала мать за то, что та хотела красивой жизни, за то, что пыталась устроиться, порой забывая, что уже давно не одна, что есть дочь. Всё детство девочка провела наедине с собой. Иногда с приходящей прислугой. Мать то появлялась, то исчезала, временами готовила, водила в детский сад, а потом на занятия в школу, но всегда была слишком занята собой, чтобы узнать как дела, есть ли у Маши друзья, почему сегодня плохое настроение. Она жила собой и своими заботами. Оказалась совершенно не готова к роли матери. И жили они так вместе, кое-как справляясь с повседневными трудностями, как вдруг тихое безоговорочное доверие надломилось. Ей тогда только исполнилось десять. Она вернулась домой из школы и застала там мужчину. Он что-то громко и эмоционально кричал на непонятном языке, а мать неуверенно отмахивалась, изредка холодно и безразлично ухмылялась. В неожиданном для себя порывистом жесте, защищая мать, Маша влетела в кухню и стала между ней и мужчиной. В густо-чёрные глаза заглянула и в них потерялась. Мужчина вдруг замолчал, позволяя себя рассмотреть, а после опасно оскалился. Недвижимой скалой тот нависал над ними обеими. На его правой щеке длинной белой полосой расходился шрам, зубы сжаты вместе до скрипа, а в тёмных глазах злоба. Только вот Маше он отчего-то улыбнулся. Спор тут же прекратился, мужчина сделал крохотный шаг, сокращая ничтожное расстояние до минимума, взял девочку за подбородок и удовлетворённо улыбнулся.