Владимир Хачатуров - Малявки

Только вышел из парадной, а навстречу какой-то прямой потомок ходынских холявщиков, – идет, караковыми лохмами Каракозова потряхивает, сигареты стреляет. Дай, говорит, друг, закурить, а то, жалуется, курево стало, блин, дороже родины, любви и дружбы. Как, ужасается Дернятьев, всех вместе? Нет, окстится незадавшийся цареубийца, пока еще вроссыпь, выбирать приходится. Взглянул на Дернятьева, изменился в лице и сгинул, словно и не было его вовсе. Да как же не было, когда был, не соглашается Дернятьев. Посмотрел направо – никого. Взглянул налево – то же самое. Воззрился на небеса, а там облака с тлетворного Запад прямиком на нашу территорию плывут, на священные рубежи посягают. Подкосились ноги у Дернятьева, сел он на тротуар и заплакал.

Ох, тяжела ты, шапка мономаха!

Как-то одному умному человеку пришла в голову такая умная мысль. Не всегда деньги водятся у хороших людей. Чаще всего у хороших они не водятся. Наверное, для денег эти хорошие недостаточно хороши. А еще говорят: хорошие… Какие же они хорошие, если у них даже денег нет? И с тех пор перестал умный человек быть их таким хорошим, у которого деньги не водятся, потому как с деньгами всякий хорош, а без них – только редкие умники.

Однажды Никодиму Аркадьевичу приснилось, будто он педераст, и будто бы лежит в собственной постели и занимается всякими педерастическими делами со своим партнером, имени которого не помнит, а фамилию забыл. Ну и вот, испотворяются, значит, они под одеялом, пыхтят, сексуально оприходовать друг дружку стремятся, а сердце у Никодима Аркадьевича не на месте, конкретно говоря, в пятках бьется, вместо того чтобы в причинном месте истомно трепетать. Думает Никодим Аркадьевич: а что если жена вдруг домой заявится? И продолжает жестоко тревожиться за судьбу свою, и вспомнить норовит, много ли у них с женой добра нажито, не жалко ли будет в случае чего на три части делить: себе, жене и адвокатам? И, естественно, ни шиша вспомнить не может, – секс, падла, отвлекает, сосредоточиться не дает. Рассерчал Никодим Аркадьевич и… проснулся. Глядь, а его и в самом деле кто-то оприходует. Пригляделся, а это муж его, Вася, пыхтит, из влагалища не выпасть старается. Стоп, думает Никодим Аркадьевич, какое у меня может быть влагалище? И тут вдруг его осеняет, что никакой он не Никодим не Аркадьевич, а самая что ни на есть натуральная Светлана, понимаешь, Андреевна, с внушительным влагалищем и всеми прочими причиндалами женского пола. И вот лежит, значит, Светлана Андреевна, тазом поводит, оргазм словить пытается, и думает, то есть недоумевает: то ли она действительно Светлана Андреевна, которая приснилась себе Никодимом Аркадьевичем – педерастом, то ли она на самом деле Никодим Аркадьевич, которому снится, что он Светлана Андреевна, исполняющая супружеский долг на ложе семейной обязаловки. В общем, кто там есть кто – сами решайте. Лично я – пас…

Александр был существом нервным и никак не мог обрести спокойствия, даже настоятельно рекомендованный врачами аутотренинг не помогал. Стоило Александру лечь, расслабиться всеми членами и начать себя самоуговаривать: «я владею собой», как его немедленно скособочивало в сторону от проторенных путей самоуспокоения. Хотя по-человечески его можно было не только понять, но даже простить, – если уж очень хочется. Это какому-нибудь голодранцу, у которого, кроме кукиша в дырявом кармане да заветной мысли в забубенной голове, ни черта нет, позволительно ограничиться столь суровой констатацией: «я владею собой». Но не все ведь в идейной аскезе пребывают. Ясное дело, людям хочется быть точными и правдивыми. И Александр не был исключением. Он отказывался самоуспокаивать себя полуправдой. Да, действительно, он владеет собой. Но это, слава Богу, не единственное его достояние. Кроме себя, он владеет тремя бензоколонками, рестораном, магазином, музеем восковых фигур и дамской парикмахерской. И каждое предприятие требует, между прочим, пристального внимания, неусыпной заботы и строгого учета. И стоит начать перечислять свои владения, как все заботы уже тут как тут со всеми проблемами и ни о каком спокойствии не приходится даже мечтать. Так что, сколько ни бился Александр с этим аутотренингом, ни разу ему не удалось перейти от первой части ко второй, еще более утешительной: «Я спокоен, полон достоинства, спеси и других признаков невозмутимости…»