Андрей Матвеенко - Следы на морском берегу. Автобиографическая повесть

И вскоре уже невозможно было что-либо различить на покинутом нами берегу. Лишь серая бугристая полоска виднелась вдали, да и та быстро растворилась в белёсовом тумане. Берег моего безвозвратно ушедшего детства исчез навсегда…

Дождь усиливался. Косыми тугими холодными струями весело барабанил он по железной палубе. Мерзко и неуютно. Я весь дрожал от промозглой сырости и пронизывающего ветра. Заметив, наконец, моё состояние, отец, опомнившись, предложил:

– Пойдём вниз, там теплее.

Вниз почему-то не хотелось. Но я всё же послушно спустился вслед за отцом в темноту трюма, пахнущую привычно для меня сыростью и рыбой. При тусклом свете керосиновой лампы на деревянных, прикрепленных к бортам, скамьях сидели люди. С трудом мы нашли свободные места. Отец распахнул плащ и обнял меня, укрыв широкой полой. Очки мои запотели. Толку с них не было никакого и пришлось положить их в карман.

– Ну что, согрелся? – спросил отец после непродолжительного молчания.

– Вроде бы да, – неуверенно произнёс я, высвобождаясь из плаща. Достал очки с перевязанной изолентой дужкой и протёр стекла носовым платком. С очками как-то стало надёжней.

В помещении стояла тишина, нарушаемая лишь морской симфонией, сотканной из шума дождя, завывания ветра и ударов волн о борта. Люди молчали. На лицах у всех – маска разочарования и недоумения. Они будто не знали: куда и зачем едут-плывут?

Мы с отцом тоже не разговаривали. Он сидел, сгорбившись, словно столетний старик, и о чём-то напряжённо думал. И только сейчас я заметил, как же отец постарел. Жёлтое от тусклого света круглое лицо его было похоже на морщинистое печёное яблоко. Лишь глаза по-прежнему горели молодым задором, словно жили своей отдельной жизнью. Вода настойчиво билась о старенькие борта, и казалось, что ещё немного – и мощный поток её хлынет внутрь и проглотит всех сидящих. Мне стало не по себе от этих мрачных мыслей. Сразу же захотелось выбраться побыстрее наверх, на свежий воздух.

Только я приподнялся, как сверху раздался крик вахтенного матроса:

– Пассажиры! На палубу! Подходим к «Николаевску».

«Николаевск» – большой, красивый теплоход, который должен отвезти нас в Петропавловск-Камчатский. Даже хмурый дождливый однообразный морской пейзаж оживился и посветлел от одного присутствия рядом с собой такого красавца.

«Мы поплывём на этом сказочном теплоходе», – восторженно подумал я и с нескрываемым любопытством стал рассматривать необыкновенную машину. До этого момента мне не приходилось так близко видеть такое чудо техники.

К нам спустили белоснежный трап. Он никак не гармонировал с грязновато-ржавой баржой, и мне не терпелось перебраться на теплоход.

Я поспешил к трапу, но вдруг на пути у меня возникла коренастая фигура матроса Сергея, эвена по национальности. Мы с ним частенько ловили рыбу и можно сказать, что были друзьями.

– Андрейка, уезжаешь, однако? – с грустью в голосе спросил он, широко, по-детски улыбаясь.

– Уезжаю, – торопливо буркнул я. Мне хотелось как можно быстрее попасть на теплоход, а тут ещё этот мешается.

– Ты это, пиши, однако, – попросил он с тоской в голосе и нехотя отошёл в сторону, заметив мою недовольную гримасу.

Я побежал вслед за отцом и, лишь поднявшись на сверкающую палубу, оглянулся. Сергей стоял на том же месте в небрежно накинутом на плечи потёртом военном дождевике. Махая мне рукой, он что-то возбуждённо кричал. Я энергично замахал ему в ответ. До тех пор, пока не почувствовал, как отец тянет меня за рукав: надо было идти искать нашу каюту.

Мы расположились в красивой четырёхместной каюте. Я занял койку наверху. Ведь это же так здорово – спать на верхнем ярусе! Достал книжку и уже собрался было приступить к чтению, как раздался голос отца:

– Пойдём, Андрюша, на палубу, попрощаемся с Ильпырём. – Я не хотел больше прощаться с Ильпырем – на душе и так было муторно и тяжело, но все же покорно поплелся следом.

На палубу уже высыпали все пассажиры. Стоял невообразимый шум, гам, и даже дождь нисколько не мешал собравшимся. Я протиснулся к самому борту и увидел внизу отходящую от нас маленькую баржу. Стоял и с грустью смотрел, как неуклюже медленно, как бы нехотя, она разворачивалась вслед за катерком. Заметил одинокую фигуру Сергея: ветер трепал его непослушные, давно не стриженые волосы. Матрос по-прежнему находился на борту, пристально вглядываясь в удаляющийся от него теплоход.