Петр Альшевский - «Улица собак легкого поведения»

А-аааа! Я-яяяя! Ударры по металлллу, типииичное… оззаренние! – второе послание получилось у него еще более требовательным, впрочем, реакции как не было, так и нет, и Савельев понурился; выпросив у Парамона Опухтина честное слово о гробовом молчании, он выгнал его из подвала: «Ты меня… какой разговор, Матвей Алексеевич… однако, ты меня… я совершенно не против вас не выдавать, вы же обращался с ним по-людски; пели грустные деревенские песни, проигрывали в сутенерский безик, подкармливали расстегаями с рейнским» – выгнал и отправился бродить по Руси Обделенным Боженькой человеком.

И как ушел из Москвы, так и ни слуху о нем, ни духу: лишь в семье Опухтиных о нем не забыли, из поколения в поколение рассказывая перед сном историю о «странном господине без мизинцев». Никого не обвиняя – исключительно ставя задачу пощекотать занятной историей крепкие у всех Опухтиных нервы и как бы развеяться перед устойчивым мраком сновидений: повествование о приказчике Савельеве Редин услышал от изредка, да и то не им, вспоминаемой Марии Опухтиной – сорокалетней котломойщицы с гламурными повадками Ренаты Литвиновой.

Познакомившись с женщиной, Редин всегда звонил ей два раза. Второй звонок он называл контрольным. В третий раз он никого никуда не приглашал.

Один, один, пусть лучше я один, слоны трубят, солнце пляшет; пошатываясь в вишневом джемпере по Севанской улице, Редин обратил внимание на отиравшегося возле раскидистого тополя мужчину.

Семена «Марафета» Белковского.

Он что-то делал с проволокой, и Редину показалось, что он ей плодотворно убивает дерево: делая так, чтобы оно не росло и в ближайший месяц полностью скончалось.

Редин ощущает у себя на душе множество грехов. Пьет водку, не дает ни копейки на детские дома, но он подумал: «Если я помогу дереву, то я и ему помогу и себе хотя бы один грех с души спишу»; Редин до сих пор просыпается под «Thunderstuck» AC /DC и он не любит, когда живое гробят прямо на его глазах.

– Послушайте, мужчина, – с ржавым железом в голосе сказал Редин, – я бы порекомендовал вам отойти от дерева и вернуться к нему только в том случае, если вы захотите на нем повеситься.

Но «Марафет» Белковский от дерева не отходит. Как стоял между ним и Рединым, так и продолжает стоять, угрожающе сдвинув белесые брови и потеряв счет бросавших его женщин.

– Давайте оставим это дерево без нашей с вами компании, – все еще старался избежать драки Редин, – вы уйдете, да и я…

– Не мешайте мне делать мое дело!

– Твое дело, – с недоброй усмешкой проворчал Редин. – Не хотел я сегодня руки из карманов вынимать, но за твое дело я тебя сейчас, мягко говоря, урою. А ну, уйди от дерева!

– Не уйду! – прокричал «Марафет».

– Тогда тебя унесут, – предупредил его Редин.

– Поглядим!

Глядели они друг на друга недолго: все больше махали кулаками. Редин его, разумеется, перемахал и славы ему это не прибавило – подбитый бумерангом суеты Семен Белковский был тощ, как политзаключенный после навязанной ему голодовки.

Редин, не напрягаясь, откатил одной ногой «Марафета» за дерево и внимательно посмотрел на проволоку, думая про себя: «Не до конца он ее закрутил: помешали ему, не позволили… я… я… молодец… мужчина… я…»; о чем думал Семен «Марафет» никому неизвестно.

Валяясь за деревом, он гневно бормотал:

– Убийца… Давай закручивай ее снова, убийца – старайся, если сердце ампутировано… Все равно я ее потом размотаю…

Совсем от побоев рехнулся: его и до этого со здоровым человеком было трудно спутать, но теперь градус мысли и вовсе упал ниже нуля.

– Ты что несешь? – спросил Редин. – Это же ты ее закручивал, а я наоборот размотать собираюсь. Ради этого и мимо не прошел.

Дымящийся Старик, от него не скрыться, он скоро настигнет меня и наяву – выглянув из-за дерева «Марафет» Белковский тускло заискрился крайне недоверчивым взглядом.

– Что значит, разматывать? – недоуменно пробормотал Семен. – Ее кто-то до меня замотал, я ее, уважаемый, как раз разматывал, а ты мне за это морду набил… За это?

– За это я тебе морду не бил, – отрицая очевидное, сказал Редин. – Постой, я что-то немного запутался… А ты ее разматывал?

– А что же еще! Я же за живую природу и куда более страшные муки на себя навлечь не побоюсь, я за нее…

– Ладно, хватит уже о тебе. – Редин с досадой отвернулся. – Я, между прочим, хотел грех с души списать – списал, ничего не скажешь. Новый-то поярче большинства старых будет. Избить человека и к тому же избить его за совершаемое им благое дело – это поступок, ни в какую не относимый к безусловно идущим в плюс при определении…