Алексей Гужва - Ведьмы Чёрного леса

Вошёл в селение на рассвете. И столь вид грозный был у него, что псины под себя мочиться начали. Сразу к дому барина отправился и выяснять начал, что и как. Осмотрел и дроги похоронные, и гроб старый, что за сарай снесли. Опочивальни барыни молодой, да дочери барина.

– Зло ты над кем-то совершил, вот и приклеилось оно к тебе, как муха на мёд. Просто так не избавиться. Вернётся за тобой ведьма ещё два раза. Надо отогнать гниль эту от тебя. – говорит сечник. – Вели баню истопить. Буду тебя в бане розгами стегать, а ты кричать не должен, только вспоминать будешь, что ведьме сделал. Так мы связь вашу разорвать сможем. И вели всем мужикам своим, чтоб под баней охраняли, а коль закричишь ты истошно, чтоб в баню ворвались.

Так и сделали. Собрались все прихвостни, под баней сторожат. Лёг барин в бане на полок, потом обливается, а сечник его розгами бьёт.

Удар, и вспомнил барин, как вчера всё было, как Гоенёку голову рубили. Ещё удар, и перед глазами Зорько, которому он сам, потехи ради, голову с плеч снёс. Третий удар, и вспомнил старый Влас, как приказал тела к свиньям бросить, как головы несчастных с насмешкой Жилене отослать. Четвёртый удар, и встало перед глазами, как будто сие мгновение происходит, как Жилену он собственноручно снасильничал. Всё в деталях. И звуки, и запахи. Только, вот, на месте Жилены он сам, а позади кто-то пристраивается.

Услышали прихвостни, как барин завопил истошно, выбили дверь, ворвались и как каменные встали. Лежит барин, за полок руками держится, вроде и не связан, а как будто прикован кандалами невидимыми, что и двинутся не может. Глаза стеклянные, кричит истошно. А сечник сзади его насильничает и твердит. – Что ты мне сделал, тебе всё тоже возвращаю! Надо мной перед людьми своими надругался. Так получай и себе горе.

А как закончил, обратился Жиленной на краткий миг и, будто в пару банном, растворилась она. Только тогда охранники с места сдвинуться могли.

Почитай года три с той поры прошло, а Влас на грани умопомрачения всё это время жил. В каждом враг ему чудился. Да так, что приказал он всех, кто в селение войти пытается, немедля головы лишать. Сам в тереме заперся и трясся, дальше двора своего ногой не ступал. Ворота всегда заперты. Помнил о том, что ещё раз ведьма должна явиться. Но, уверен был, что теперь не подступится.

Вышел он как-то ясным днём на крыльцо, а его кто-то за рукав потянул. Обернулся, старуха дряхлая, нищенка. Осерчал Влас на стражу, что всякую шваль во двор против наказа его впускают, хотел было пнуть бабку, а та тряпки сбросила и встала перед ним Жиленной.

– Что ты мне сделал, тебе всё тоже возвращаю! Хату мою спалил и рассудка лишил. Так получай и себе горе. – обратилась девка пламеницей и пошла плясать по терему. Быстро огонь терем охватил, а потом и на всё селение кинулся. Спалил, правда, только дома прихвостней барина. Хаты простого люда не тронул.

После этого случая старый Влас ума и лишился. Не осталось у него ничего, и никто за него не готов был идти. Бродил по округе, объедки подбирал, а как-то зимой и умертвился в холода. По оттепели только нашли кости, мертвячинниками обглоданные.

По пустой грязной дороге телепался себе Гойко, замешивая лаптями глину. Дабы не упасть, опирался он на самодельный посох, из ветки берёзовой сделанный. Путь его был долгим и лежал к хутору, что местные называли «мутным». Название таковое было, или от того, что стоял он на островке среди болот, и зачастую, даже в солнечный, погожий денёк его в тумане видно не было. А может и потому он «мутным» был, что по округе силы гнилой замечено много было. Вроде как не вредила она никому, особливо хозяевам хутора так и вовсе, по слухам, по хозяйству помогала. А может, просто у страха глаза велики и врут всё люди. В одном точно было известно, живёт там старый ведун, Всевидом зовут. Вот к нему у Гойко и был вопрос очень важный.

Уж несколько дней он был в дороге, ноги сбил себе. И вот только сейчас в туман вошёл. Шагает себе осторожно, опасаясь провалиться в кювет. Перед собой, то, на вытянутую руку мало чего видно. А тут, ну как назло, топот навстречу, будто стадо слобней дикое несётся. На край дороги отошёл путник и замер, как бы его не столкнули. Глядь, а из тумана маленькая повозка показалась, а в неё кабанчик чёрный запряжён. Маленький на столько, что семье из трёх человек на один ужин. Ножками перебирает, похрюкивает. А в самой тележке мужичок сидит роста невеликого.

– Мил человек, куда ты путь держишь? – спрашивает мужичок, кабанчика остановив.