Ольга Токарева - Светкин дар. Переплетенье жизненных дорог

– Ты бы накинул чего на плечи.

Он ничего не сказал, не стал обуваться, а так и вышел в тапочках к машине, за ним следом выскочила уже одетая Вероника.

– Можно я поеду с сыном? – спросила она у врача.

– Да, в приемном покое нужно будет записать все данные о вашем сыне.

Вероника села в машину, и та тотчас тронулась, оставив одиноко стоящего возле двери Андрея Петровича. Скорая уже давно скрылась за поворотом, а он все продолжал стоять и смотреть на то место, где она только что была, все еще не веря в случившееся. Очнулся он от пронизывающего ветра и холода, передернул плечами, вскинул взгляд на окна дома, в котором они жили, боясь, что кто-то наблюдает за тем, как он стоит на улице в одних тапочках и раздетый. Неприлично стоять в таком виде на виду у всех. Не увидев зевак у окон, успокоился и вошел в парадную. Не спеша поднимаясь по ступенькам, вспоминал прошлое.

Рождение сына он принял как должное, ребенок был спокойным и не доставлял ему никаких неудобств. Да и что за неудобства, жена была домохозяйкой. Он запретил ей работать и поэтому, когда приходил домой, знал – его всегда будет ждать накрытый стол и свежая газета. Сидя за столом, он спрашивал у Вероники, как сегодня вел себя Павлик и, если она высказывала возмущение по поводу плохого поведения сына, брался за ремень и начинал его пороть. И было это только для его же пользы. А как иначе! Его самого так же воспитывали и ничего, вырос, выучился, в партию недавно вступил. И неизвестно, что бы из него выросло, если бы отец его не порол.

Вспомнив свое детство, Андрей нахмурился. Представить себя маленьким не получилось, в памяти всплывало бледное лицо сына. Двухстороннее воспаление легких – это очень серьезно, от этого ведь и умереть можно. Он постарался отогнать от себя плохие мысли, сел в кресло и стал ждать жену.

Она приехала через час, бледная и разлохмаченная, пальто незастегнуто. Впервые в жизни он видел ее такой.

– Что у тебя за вид? Ходишь как баба базарная! Я все-таки директор крупного завода! Что обо мне подумают люди?

Вероника посмотрела на него так, что ему впервые стало страшно от ее взгляда. Казалось, на него смотрела не его жена, всегда спокойная и любящая, а ведьма, с губ которой вот-вот сорвутся проклятья. Она, молча двинулась в его сторону, вытянув вперед руки с растопыренными и скрюченными пальцами.

Он оцепенел от увиденного, по телу пробежали мурашки, может, страха, а может, холода. И когда она прыгнула на мужа, старалась дотянуться руками до его горла, он в последний момент успел схватить ее и зажать. Женщина стала кричать, вырываться, царапаться, пытаясь вырваться из его цепких рук, но в один момент силы покинули ее, и она завыла. Завыла, по-бабьи, обхватив голову руками и качаясь из стороны в сторону. И вот теперь ему по-настоящему стало страшно, на миг он представил, что сын умер. Пугала неизвестность – обхватив его крепкими лапами, она преподносила ему картины одна страшней другой. Наконец, взяв себя в руки, Андрей схватил жену за плечи, затряс, крича:

– Что с Пашкой?! Отвечай! Что с моим сыном?!

Вероника перестала выть, посмотрела на его перекошенное от страха лицо, стуча зубами, едва произнесла:

– Его положили в реанимацию. Врач на меня так смотрела, как будто я его больше не увижу – понимаешь ты или нет! Наш сын может умереть! – и она опять завыла, только теперь ее завывание было больше похоже на тоскливый вой собаки.

Ища утешения и поддержки, она уткнулась в его грудь, плечи ее сотрясались в рыданиях. Андрей прижал жену к себе, стал гладить по голове, приговаривая:

– Тише, тише, что ты так надрываешься. С нашим сыном все будет хорошо, он сильный мальчик и обязательно поправится.

Вскоре Вероника перестала плакать, на дворе наступила ночь, а они так и сидели, обнявшись и прижавшись друг к другу. Она резко подняла голову и, смотря в глаза мужу, произнесла:

– У меня икона есть, от бабушки досталась, надо помолиться – Бог поможет.

– Что ты такое говоришь, какая икона?! – Андрей смотрел в глаза жены, но видел в них только боль и страх. – Я ведь партийный человек. Пойми!

Ее брови сошлись на переносице, глаза переполнились ненавистью, сжатые тонкие губы практически исчезли, показав всю ее решительность.

Он убрал волосы с ее лица.

– Если ты считаешь, что это поможет нашему сыну, то я мешать не буду.

Она всматривалась в его строгие черты лица, все еще не веря, что он мог так быстро согласиться. Наконец, осознав, что он действительно не будет ей мешать, вновь разревелась.