Марк Берколайко - Гомер, сын Мандельштама

Тетушкина разделенная перегородкой комната располагалась на улице Воинова (бывшая и теперешняя Шпалерная) в доме № 6 – почти у Литейного проспекта и Литейного моста; точный адрес для дальнейшего немаловажен. Вторым домом стал Эрмитаж, третьим – Русский музей, а еще и пригороды… Но подступала осень – и однажды утром я разлегся на верхней полке плацкартного вагона в скором, проходящем через близкую к Недогонежу станцию Зайки, с намерением спускаться разве что в туалет. Полдюжины пирожков с капустой и две бутылки лимонада вполне могли обеспечить максимальный приток крови к загудевшим напоследок ногам и минимальный – к опустевшей от недосыпа голове. Постельное белье не взял, не на что было; матрас не раскинул из брезгливости, вместо подушки сгодился толстый ленинградский телефонный справочник.

Намертво уснул в полупустом еще вагоне, а проснулся, когда солнце вовсю било в запыленное окно. Но разбудило меня не оно, а внимательный взгляд с нижней полки напротив.

«О рыцарь, – перефразируя Пушкина, – то была “причина”!»

Никогда не встречал очевидную телесность, распределенную так соразмерно.

Не «фигурка» – ничего миниатюрного.

Но и не «фигура» – никакой корреляции с фырчащим «ф» и угрюмым «гур»; не скажешь же «фигура» про скульптуру Кановы!

Та самая мандельштамовская недосказанность, когда совершенство – всего лишь покров тайны.

А лицо ее… Нет, сначала о другом…

Лет с тринадцати в моих пылких снах перебывали все соседки, учительницы, тетенька-отоларинголог, так и не откинувшая блестящее зеркальце-полумаску, и даже мать – привет Вам, геноссе Зигмунд! Они принимали самые призывные, как мне представлялось, позы, шептали самые откровенные, как мне казалось, непотребства, но дальше дело не шло: я извергался, и извержения были трусливым бегством от неизвестного и страшного «а потом»… Но все прошлые и будущие такие сны сразу и навсегда аннигилировали при виде этого лица, как антиматерия аннигилирует при столкновении с материей нашего мира. Я не стану описывать черты, скажу лишь, что пикантной женственности Татьяны Лавровой в ней было вдосталь, в избытке, через край.

В проходе и на других нижних полках стояли и сидели шестеро парней, мужчин, мужиков северо-западного, центрально-черноземного и закавказского обликов, – и похоже это было на кольцо разномастных котов вокруг неприступной кошечки, высокомерно изучающей небо – в данном случае проснувшегося меня.

– Вам не жестко?

– Нет. Хоть не пла́чу и не пою, но соответствую зеленому вагону.

– Значит, я, отдав рубль за постель, оказалась в желтом или синем?

– Значит! – вроде бы отрезал, но ликуя, потому что состоялся, спасибо Блоку, обмен паролем и отзывом.

«Котам» это было невдомек: посыпались шуточки, что такому «скелету» положено лежать на жестком; утомительно однообразные, они отличались только фонетически, но «кошечка» осталась равнодушной к мартовским завываниям, прикидывались ли они скобарским рассыпчатым говорком, черноземной куражливостью или покровительственной кавказской гортанностью.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Из фразы «Si vis pacem, para bellum» – Хочешь мира, готовься к войне ( лат .).