Ксения Жигалина - Тони

– Он бы не стал долго ждать, – объяснил он еноту.

Тони вертел головой, принюхивался и не собирался спорить, хоть сидеть на руках ему было и непривычно. Зато он видел все с высоты.

На следующей остановке они вышли.

– Мне показалось, или кондукторша как-то не одобрила? – поделилась сомнением мама, когда они шли обратно.

– По-моему, она была не в восторге, – подтвердил он. – Народу было мало, вот она и промолчала.

Мама кивнула. Енот шел за ними, уже без поводка и своим ходом. Следующий трамвай, встретившийся им по пути, он провожал глазами уже со знанием дела.

– Тебе понравилось, Тони? – обратилась к еноту мама.

Тот подумал пару мгновений и кивнул.

– Прокатимся еще? – енот медлил с ответом. – Ну, не сегодня, конечно.

Тогда енот с готовностью кивнул.

– Это чтобы тебя не обидеть, – усмехнулся он.

– Вот я Лелечке расскажу! – предвкушая ошеломляющий триумф, пропела мама. – Она умрет!

– Может, тогда не стоит? – хмыкнул он. – А то на кого же игуана останется?

– А он уже полощет? – вдруг сменила тему мама.

– Даже не начинал.

– Скажи, пожалуйста, – задумчиво проговорила мама.

Когда вечером они с енотом пили чай, он вдруг спросил:

– Тони, а с фикусом что?

Енот невинными глазами глянул на цветок и пожал плечами. А он встал и, перегнувшись через стол, присмотрелся получше. Фикус ожил. Его сухие еще несколько дней назад ветки тут и там покрывали вскрывшиеся салатовой мелочью почки. Он сел на место.

– Это от твоих закаливаний что ли? – спросил он риторически. – Я думал, будет ровно наоборот. Или это… мелодия?

Енот разглядывал панораму из окна, не спеша тянул вечерний травяной чай с молоком через соломинку и не отвечал. Он тоже перевел взгляд в окно.

Ложась спать, уже выключив свет, он вдруг спросил:

– Тони, ты в одно и то же время встаешь?

Енот помотал головой из стороны в сторону, это было видно по блестящим глазам. Значит, как придется. Не проспать бы.

– Спокойной ночи.

Он не проспал. Он проснулся как раз, когда Тони выходил из-под стола. Для начала енот направился в туалет. Он приготовился, однако, стука не последовало. Ловить он, что ли, научился эту крышку? Тони прошлепал вперевалочку в кухню. Он накинул на плечи плед и вышел за ним.

Тони уже открывал окно. Действительно, если не считать енота, а брать только массовку, то основной морозный удар получал именно фикус. И тем не менее, снова изумился он. Тони сидел на подоконнике и нюхал ночной город.

Ему чудилось, что ночь уже тоже узнает енота и здоровается. Прелюдия у них при встрече была обоюдная. Енот впускал ночь в дом, ночь слушала его мелодию, затихая и окутывая его со всех сторон. Красиво. Он запахнулся плотнее.

Поприветствовав поздний ноябрь, Тони взял соломинку. Пошипел снова для начала. И, в абсолютной почти тишине, начал. Он покачал головой. Невероятно. Мелодия узнавалась сразу, с первых звуков, но, несмотря на это, каждый раз как будто была новая. Словно это было продолжение. Все время продолжение. Звуки были мягкими, бархатистыми. Даже самые высокие из них. Порой мелодия забиралась высоко-высоко, обрываясь там, где-то за снежными тучами. Она искала снег, она звала его. Снова и снова. С чего он это взял? Он поежился. Это было очевидно . И невероятно. Последний раз мелодия кликнула снег и затихла. В голове повисла тишина. Тони сидел неподвижно, глядя куда-то вверх. И вдруг пошел снег. Дозвалась, подумал он. И от этой мысли ему стало так хорошо. Так хорошо.

Он подождал, пока Тони слезет с табуретки, взял его за лапу, и они тихо пошли по ледяному полу в комнату. Спать до утра.

– Ну, что нового? – мама настороженно и радостно улыбалась в ожидании.

– Фикус, – ответил он.

– Что – фикус? Какой? Мой? Мой фикус? Тот? – засыпала она его вопросами.

– Твой. Тот. Он, понимаешь, засох, – мама нахмурилась, и он почувствовал себя виноватым. – Да ладно тебе. Когда ты его выселяла, ты ж, небось, простилась с ним заранее, – мама сменила гнев на милость, признав справедливость его слов. – Ну вот. Он засох, – он глянул на маму еще раз. – И я на днях собирался его, э-э, ну выбросить, да. Блин. Короче, наш ботаник не дал мне совершить это злодейство. Встал грудью, в буквальном смысле. Я смирился с тем, что постоит фикус еще какое-то время в кухне, потом выброшу. – Он потер переносицу и исподлобья снова взглянул на маму.

– Да ладно уже, хватит виниться. Ну, надоел он тебе так же, как и мне. Судьба у него такая. Выкинул? – скрестив руки на груди, попыталась вывести резюме из этой преамбулы мама.