Юрий Тамистов - Математик и его тень. Избранное

Каждый месяц он, полный обаяния и молодой силы, приходил с букетом и, наверное, в десятый раз делал ей предложение.

– Нет, нет и нет! – в смятении твердила она.

– Ты красавица!

– Бывшая… Красавиц не катают в инвалидных колясках.

– У нас будет много детей…

– Прекрати… Я устала… Хватит на сегодня.

Мать корила: «Ну что ты творишь? Такое, настоящее бывает раз в жизни!» Отец раздражался: «Не в твоём положении…» Аля уезжала в свою комнату и плакала.

Она не забудет тот день. Как подобное взбрело ей на ум? В отчаянном запале она сказала:

– Боже, опять розы? Какое банальнейшее однообразие! Тебе ещё не наскучило? Пора бы придумать что-нибудь пооргинальней. Нет, не напрягайся понапрасну, лучше я сама… Помнишь, ты рассказывал мне историю о тайном венчании твоей бабушки и деда и старинной церкви, необыкновенным образом соединившей их?

– О храме Святителя и Чудотворца Николая, архиепископа Мир Ликийских в Решетихе? Конечно, помню.

– Прекрасно, тогда вот моё честное слово: привези, подари мне цветок из далёкой страны и в тот же час, как ты мечтаешь, приму от тебя обручальное кольцо и обвенчаемся в том храме.

– Цветочек? – он улыбнулся. – Что-то мне это напоминает…

Она обиженно отвернулась и стала смотреть в окно.

– Согласен, согласен, – не в шутку забеспокоился он. – Какой и откуда?

– Голубой мак из Занскара.

Он позвонил через две недели и сказал, что уезжает в отпуск.

Сидя на постели она то теребит в руках, то согревает в ладонях серьги и колье из тибетской бирюзы и коралла. Это из подарков купленных им для неё в Падуме. Друзья с которыми он был в гималайской экспедиции привезли их. Он в госпитале Ладакха. Надежда есть… надеждой живёт она. Его портрет стоит на туалетном столике, а у иконы Божией Матери «Избавление от бед страждущих» горит лампадка. Вслед молитвами покаянно твердит она:

– Прости, родимый, разве могла подумать, что примешь этот вздор взбалмошной дуры всерьёз? Ну зачем полетел туда? Зачем? Опять ищу оправданий… Ненавижу себя! Я, только я виновата, не осуди! Пусть будет уделом моим ждать тебя вечно, что бы не случилось! Но ведь ничего и не случится, отче Николае, и по Красной улице подъедем мы с ним с благодарственным словом к храму твоему, а потом на белом теплоходе вниз по Оке домой, в Нижний? Заступник милостивый, скорый в помощи, молю за него – услышь меня недостойную, ответь, успокой: он же скоро придёт, он постучит в дверь?

Прилетевшая дрёма заботливо обволакивает плечи девушки теплом пушистого боа из чёрных перьев ночи. В свой закуток ушёл рыжий кот и свернулся клубком на коврике, благостным видом убеждая: всё будет хорошо, хозяйка… Медленно стынет жгущая горечь не заглаженной вины, погружаясь в ленивую и сладкую вязкость пустоты. Что будет, то и будет. И пусть в Оранжерейном тупике байкеры разогревают моторы «Харлеев», а соседи за стеной никак не угомонятся, горланят «Кукушку», пускай во дворе временами противно подвывает сигнализация – она не слышит, она уже спит и чудится ей, как среди холодных камней, отполированных вековыми ветрами и туманами, разливами яростных вод горной реки, смотрят на неё голубыми глазами цветы Занскара и нет в них печали.

Всё будет хорошо, милая. Спи спокойно, Александрина.

____________________________________________________________________

Последние лучи роскошного заката над Калиновым Яром прощально лизнули пурпурными языками верхушки деревьев и скрылись за горизонтом. Длинные, ломкие тени утонули в сумерках, а чуть погодя поблекли на западе яростно пылавшие красные облака. Угомонились, умолкли птахи. Под стрекот сверчков и едва различимые серенады речных лягушек лес засыпал.

Ночью выпала лёгкая роса, но с первыми проблесками утра от неё не осталось и следа и Маришка, в сандалиях на босу ногу, расставив руки самолётиком, подставляя лицо солнцу бежала вприпрыжку по высокой траве. Вслед за ней на поляне показался с корзиной в руках её брат – вихрастый подросток лет пятнадцати.

– Чё, Марька, может хватит уже? Айда до дому! – предложил он.

– Не, ну давай ещё немножечко, давай полную насобираем! Ну, пожалуйста! А? – и они опять углубились в чащу.

За лесом, на монастырской звоннице запел большой колокол приглашая на утреннюю службу. Звуки ликующими птицами отпущенными на свободу рванулись в просторы, осеняя дыханием невыразимой красоты милые сердцу края. Ранний благовест полетел над холмами, зелёным раздольем, за левый берег Дона и дальше – туда, в заповедные луга Дикого поля…