Алиса Орлова-Вязовская - Детонька

– Он умер моментально, слишком сильный удар. Марека не стало, у меня остался только Михал.

Влада слушала, поджав губы. Так распинается о старшем сыне – прямо и помер он не как все. Простой человек так, а великий Марек эдак. И выходило, что она жалеет, что старший успешный сын погиб, а младший неудачник остался. Хотя, наверное, и впрямь жалеет. Разве можно одного ребёнка любить, а другого нет? По-моему, их с сестрой любят одинаково.

Страшно даже представить, как мама жалела бы, что Анька умерла, а Влада осталась, или наоборот. Тьфу, тьфу, не дай Бог! Вот мысли дурацкие! Пусть все живут на здоровье и даже не болеют: ни мама, ни Анька, ни сама Влада. Хватит с них папиной смерти.

Ну, значит, умер Марек, и через несколько лет от сердечного приступа скончался дедушка, которого Влада увидела тоже только на фотографии. Худой дядечка с большими грустными глазами сидел в массивном кресле, положив руки на открытую книгу. Вот на кого похож папа. Такие же глаза и даже узкие кисти рук с длинными «музыкальными» пальцами. Профессор Борис Семенович Клюев. Хм, значит, пани бабуся записывала детей на свою фамилию. Ну, положим, Анька Клюева звучит вполне логично, а Владислава Клюева – не очень.

Влада давно заметила, что бабушка очень гордится своими польскими корнями и всячески это подчёркивает. Бедный папа, наверное, надеялся, что, назвав дочку Владиславой, растрогает пани бабусю. Как бы не так, её ничего не может растрогать, Стефания Юзефовна накрепко закована в свою стальную броню. А может, так и надо? Попробуй задень, и прётся она по жизни как танк, и получает всё, что считает нужным. Ни тебе переживаний, ни страданий, вон даже про ненаглядного Марека говорила – и ни слезинки.

Влада вспомнила, как умер папа. Позвонила Анька, плакала, толком ничего объяснить не могла. Это произошло совершенно неожиданно: просто присел на диван, пожаловался, что сердце кольнуло, и всё! Она тогда сорвалась домой и всю дорогу сидела как на иголках. Электричка тащилась как нарочно медленно, казалось, что делает остановки даже там, где и станций-то нет. Целую вечность ждала на остановке распроклятый старый поселковый автобус. Присесть так и не решилась, кружила вокруг остановки, кидалась на каждый звук проезжающих машин. Подвезти никто не хотел. Остановились только раздолбленные жигули с целой компанией подвыпивших парней. Конечно, сесть к ним не решилась. Вспомнилось мамино опухшее от слёз лицо. Глаза стали блёкло-голубыми, какими-то прозрачными, словно мама со слезами вымыла из них цвет. Анька плакала тихо-тихо, прижимая ко рту мокрый платок. И от этого становилось её невыносимо жалко. Не плакала только Влада. Нет, тогда она ещё не была одета в броню, как пани бабуся, просто злилась на всех. И злость была сильнее горечи. Злилась на соседей: припёрлись! Что, Мишу покойного жалко? Его же никто в посёлке не уважал. Не рукастый, не ухватистый, никчёмный. Между собой жалели Галю: нашла мужа, даром что москвич. Явились, лица постные, вроде как посочувствовать. Ну как же, развлечений никаких, сериал бразильский закончился, а тут какое-никакое зрелище. Теперь хоть есть о чём поговорить. Вот какие они добрые – и вдове посочувствуют, и дочек пожалеют. А что, машину-то заказали? И во сколько же стало? Да ведь и поминки надо делать – на такую зарплату не разгуляешься, должно быть, занимать придётся. А старшая-то девчонка – ни слезинки, глазами так и сверкает как кошка.

Влада больно прикусила губу и крепко зажмурилась: папа лежал в гробу, обтянутом дешёвенькой тканью. Тонкое интеллигентное лицо казалось таким уставшим и совсем не уместным здесь. Словно это был чужой дом, чужой мир, и по чьей-то жестокой прихоти его сюда принесли. Как прощались, помнила плохо. Чувствовала только тёплую Анькину руку, в которую вцепилась со всей силы. Как шли с кладбища, обняв с двух сторон маму и прижавшись друг к другу, словно пытаясь стать одним существом. И как после поминок сидели на диване, погасив свет, и молчали. И Влада вдруг почувствовала, как сильно она любит маму и сестру. Не вернётся она в институт, не надо ей этой Москвы. Закончит какой-нибудь техникум и останется с ними, и будут жить они все вместе. И мама с Анькой уговаривали её учиться дальше. Влада ведь умница каких поискать! Золотую медаль не каждому дают. А уж папа-то радовался её успехам. И Влада согласилась. Да, она продолжит учиться, но только ради папы.

А теперь Влада приезжает домой редко. Проводит время с пани бабусей. Нет, никаких родственных чувств и тем более любви они друг к другу не испытывают. Но какая-то тайная близость словно роднит их друг с другом. Влада столько лет растила и лелеяла свои обиды на жизнь и подчас, казалось, на пустом месте, а бабушка подтвердила, что внучка обижалась правильно. И даже вскользь похвалила, что она сумела вовремя понять, как надо жить, а не покатилась по накатанной, но чужой для неё дорожке. В ней хорошие задатки, правильные. Такая дочка могла бы родиться у Марека. Размазне Михалу случайно повезло.