Марина Бойкова-Гальяни - Осенняя жатва. Рассказы

– Хорошо бы. Тетя Валя, беру на себя друзей, а ты уж с режиссёром перетри, ладно? И скорее бы, а то закопают, не спросят.

На следующий день поехали делегацией. Сухощавый мужчина (вобла сушеная, как окрестил Лёха) воззрился на них холодно-недоуменным взглядом бусинок глаз в белом одеянии коротких ресниц:

– Сколько можно говорить одно и то же: на похороны выделено десять тысяч рублей, и тело, кстати, уже увезли на кладбище.

Лёха побелел:

– Как увезли?

Заглянул в бумаги:

– Да вот, Сергеев Владимир подлежит захоронению на старом кладбище, место в квадрате четыре: это ближе к лесу, номер двести тридцать четыре.

– Понятно, – сказал Режиссёр, – с каждого мертвеца по десять тысяч в карман. Думаешь, Вовку в гроб, пусть хоть самый дешёвый, положили? Нет. На саван и то пожидятся.

– Я вызову охрану, будете оскорблять людей на рабочем месте!

– Тля, – вырвалось из Лёхиной груди, – нелюди!

– Тише Лёша, идем. Мы сами отыщем могилу и прибьем дощечку с именем, датой, фотографией. Будет как у людей. А эти… – Валентина Павловна потянула Алексея за рукав.

– По большому счёту сами виноваты, – веско заметил Режиссёр, – как брат уехал, сразу надо было шевелиться.

Вернулись в деревню без Лёшки: встретив приятеля, Лёха упросил подвезти на кладбище.

Когда-то давно к месту захоронения ездили автобусы. На краю площадки, где они делали кольцо, сохранилась прогнившая будка остановки, превращенная в туалет. Будто леса мало вокруг! Возле неё товарищ и высадил Алексея.

– Жаль, спешу. Как обратно доберёшься?

– Ничего: пёхом до шоссейки, а там – попуткой.

Оставшись один, подозрительно шмыгнул носом, но стесняться было некого, и он побрёл вглубь кладбища, вытирая кулаком слёзы. Вокруг ни души! Ближе к входу располагались могилы неизвестных солдат, погибших во времена Великой Отечественной войны. Отряд Памяти искал останки героев в Мясном Бору, под Малой Вишерой и Горнешно.

Почему место для воинов определили в таком захолустье? Лёшка не знал. Остановился у пробитой снарядом зеленой каски и большой каменной доски с именами, которые удалось определить. Рядом лежали огромные венки с золотыми надписями на траурных лентах: «Вечная память воинам, павшим в боях за Родину!»

А за что погиб его друг? Заныло в грудине. Алексей, присел на поребрик, достал из сумки бутерброды, завернутые Маринкой в полиэтиленовый пакет, бутылку водки, гранёную стопку. Сильный осенний ветер сгонял кроваво-чёрные тучи, пронизывал до костей, но мужчина не обращал на них внимания. Теперь он поминал парней, живших в сороковые: каждый мог быть его отцом, но он мог не родиться, тогда Вовка жил и не знал бы Лёху.

– Лежите, парни, а я иду к другу!

Аккуратно сложив выпивку и закуску, Алексей перекрестил святое место и пошел дальше, читая надписи на крестах и памятниках, вглядываясь в фотографии, будто искал знакомых.

Кладбище было небольшим, скоро оградки закончились, и он впереди едва заметил столбик с надписью: «Квадрат три».

Начинало темнеть, ноябрьские дни особенно коротки и темны. Вскоре пошёл редкий снег, ветер поутих. Он искал квадрат четыре, придерживая рукой ноющее сердце: кресты с намалёванными краской номерами стояли вкривь-вкось, напоминая шагающие чудовища. Эти кресты двигались на него. Леха понял: когда он покинет погост, они будут идти за ним по дороге, явятся в Большую Вишеру и навсегда поселятся в его огороде.

– Господи, прости меня! – широко перекрестился и увидел свежеврытый крест с намалеванным голубой краской номером «234». Ноги подкосились, упал на колени, лбом в ледяную черную хлябь. Грудь сотряслась от рыданий.

Когда, пошатываясь от смертельного горя, встал на ноги, стемнело. Включил фонарик и, положив его на могильный холмик, помянул друга. Потом налил стопку Вовке, поставил у подножия креста, отломил половину бутерброда с сыром:

– Прости, дружище! – Остаток бутерброда раскрошил для лесных обитателей, чтобы товарищу было не так одиноко.

Чёрный лес окружал дорогу, узкий луч фонаря высвечивал тонкую полосу под ногами. Лёшка брёл, изредка останавливаясь, делал глоток из бутылки, качал головой и снова брёл. Водка закончилась, швырнул пустую бутылку в канаву и наконец, вышел на шоссе.

Повезло. Обычно с наступлением темноты движение по трассе замирает, но не прошагал и пары километров, остановилась машина, едва поднял руку.

– Лёшка? Привет. А я и вижу, знакомая вроде личность марширует. Загулял?

– Загулял – Алексей плюхнулся рядом с Вадькой, – тормозни у ночного.