Волкова Евгения - Враг с привилегиями

– Что? – быстро откликнулась Кира, а я прислонился плечом к стене и ответил:

– Могу я поговорить с тобой?

– О чём?

Я безмолвно повторил отрывок из книги, но вслух сказал:

– О том, что мы будем делать, когда приедем в Гагру.

– Оу… – в этом вздохе было столько разочарования, что я выразительно закатил глаза и снова стукнул в дверь. – Иду.

Щёлкнул замок, и Кира вышла из уборной, смотря себе под ноги. И я решил действовать. Взяв её за руку, я потянул девчонку в сторону, после чего, не обратив внимания на сдавленный вскрик, прижал грудью к стене и навалился сверху. Преодолев лёгкое сопротивление, я сжал оба её запястья одной рукой и прижал их к стене над головой, попутно с этим убирая волосы вбок, открывая шею.

– Михей… – попыталась Кира, но я, закончив с волосами, склонил голову, и начал целовать шею – медленно, крепко, лишь чудом не оставляя на коже засосы.

Слушал дыхание девчонки – сначала сбитое и сдавленное, потом частое и сиплое, но стоило только чуть поднять ногу и проникнуть коленом между бёдер, как с её губ сорвался первый стон. Кира ойкнула и закусила губу, а потом и вовсе заплакала.

– Ну что ты, девочка, – прошептал я, отпустив её руки, но не отстраняясь. – Поговори со мной.

– Пожалуйста, – прошептала она, так и не открыв глаза. – Пожалуйста, продолжай.

Эх, какая же досада, что я должен доставить её целкой…

***

– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… – повторяла она как заведённая, цепляясь за меня так, что я с трудом сдерживал желание хорошенько настучать ей по голове, ведь у меня вся шея была в царапинах.

Даже в скудном освещении далёких фонарей и фар от машины, я видел её лицо – искажённое страхом и мокрое от слёз. По подбородку стекала струйка крови, а глаза, словно у кошки, отражали свет.

– Эй! – я шлёпнул её по лицу, от чего Кира заткнулась и моргнула, вроде бы начав осмысленно воспринимать меня. – Ты всё равно попала, понимаешь? Ты уже в системе, драгоценная. Возьми себя в руки и смирись с тем, чего не можешь изменить.

И снова это слово: «пожалуйста» , но сказанное уже не истерящей девкой, а той, которая просила быть с ней всего пятью часами ранее. Я не знал, о чём именно она просит сейчас, да, думаю, она и сама этого не знала. Но именно из-за этого треклятого слова, которое только она может произносить так по-разному, я развернулся и сказал Чиро:

– Вколи ей дозу.

– Понял, – откликнулся тот.

Спустя две минуты Кира обмякла и повисла у меня на руках. Зелёные глаза чуть прикрылись, но вспыхивали каждый раз, стоило на них упасть свету.

К. Сейчас.

Соберись. Давай же, соберись. Ты можешь. Ты знаешь. Он знает. К тому же, он же обещал, что это будет весело. Соберись!

– Подъём!

Я едва из шкуры не выскочила, услышав голос Михея, а поняв это, горько усмехнулась – какое уж там спокойствие и собранность, когда рядом самый страшный кошмар. Оглядевшись, я нахмурилась, ведь совсем пропустила момент, как оказалась не в той комнате, в которой очухалась в первый раз. Это место хотя и являлось комнатой, уступало первой в размерах, и судя по огромной койке по центру, было спальней. А я сидела в углу у закрытой двери.

– Вставай и скидывай шмотки, – произнёс Михей, делая что-то у комода.

– Перебьёшься.

Я услышала смешок, а когда парень повернулся ко мне, увидела знакомую ухмылку на губах. Даже в былые, ещё хорошие времена, эта усмешка вызывала неоднозначные эмоции, а сейчас вызвала только одно желание – порезать эту морду в лоскуты.

– Давай так, – Михей закрепил повязку на руке таким образом, чтобы она не развязывалась, и сунул руку в ящик. – Ты будешь послушной девочкой, и тогда я не стану больным садистом.

Когда он извлёк руку, я увидела тонкую и гибкую рукоять, на одном конце которой поблескивал тоненький прутик сантиметров двадцать в длину. И снова воспоминания о жуткой боли, об адских мучениях, которые может причинять эта штука, едва коснувшись кожи.

Они называли это «Пробудитель» – быстро пробуждает желание быть послушной. И самое дебильное в этом приспособлении то, что к нему нельзя привыкнуть. Любые издевательства, со временем, становятся частью жизни и перестают подавлять волю. Но не ток. Ток всегда бьёт неожиданно, даже если ты знаешь, что сейчас будет. И он всегда чудовищно болезнен.

– Вижу, ты вспомнила, – констатировал Михей и нажал на кнопку на рукояти. В воздухе вспыхнула синева, и запахло морозом. – Встань и сними шмотки.

Ну…

– Перебьешься.