Сергей Монастырский - Сборник рассказов. Жил-был я

Но когда вошли в Берлин, как и все побежали к Рейхстагу. И Сема вдруг сказал: ну вот, мы и расписались!

Это Римма помнила. Помнила и о том, как впервые поняла разницу между собой и Семой. Разницу сгладила война, все были в одной форме. А на гражданке снова появилось то, что бывает всегда.

Было это лет через пять после войны, когда они с Семой – он так и остался в армии, – приехали с маленьким сыном в отпуск на его родину. Мать, Хая Нусеевна, умильно посмотрела ребенка, как–то даже не взглянув на Римму.

– Мама, это Римма, – проговорил Сема.

–Я вижу, – холодно ответила свекровь.

… В первый же вечер в маленькой квартире Хаи Нусеевны собрались все еврейские родственники. Еще бы – Сема приехал!

Половину слов, которые произносили за этим столом, Римма не понимала – гости подчеркнуто вставляли слова на иврите. И Сема впервые на ее памяти, показал, какой он Сема.

– Да, сказал он, – взяв слово для тоста, – Римма – не еврейка. Она моя жена, нравится это кому – то или нет. Давайте выпьем за мою жену!

Все, больше на иврите не говорили. И еще помнила Римма, как в начале вечера Рива передала Семе кипу.

– Одень, Сема, – сказала она, – ты же среди нас сидишь.

– Я, тетя Рива, советский офицер, – сказал Сема. И был он в форме.

– Ты еврей, мой мальчик, – грустно ответила Рива.

Какой он Сема, надо сказать, Сема показывал не раз. Нрава он был крутого. За что и нравился начальству. Когда, например, зубной врач, вырвавший ей зуб, что-то такое сделал, что она рот не могла закрыть и даже кричала от боли, Сема, ожидавший ее в больничном коридоре, ворвался в кабинет и, узнав, в чем дело, выхватил из кобуры пистолет и с перекошенным от ярости лицом, приказал побледневшему эскулапу:

– Ты, сука, отсюда не уйдешь, пока все не исправишь!

На крик сбежались все во главе с главным врачом.

Сема выгнал всех и держал под пистолетом главного и врача, пока тот не закончил операцию.

Уж что-что, а то, что судьба, распорядилась выйти замуж за Семена, было главным счастьем всей ее жизни.

Нет, счастливая пора влюбленности, жарких поцелуев, конечно, быстро прошла.

Ну, и погуливал, Сема налево и направо, о чем ей радостно докладывали верные подруги из военной части.

Но что касалось семьи, то для Семы, как все-таки еврея, всегда было главным. И потому, Римма знала, что живет она как за каменной стеной.

Когда сын был еще маленьким, упал с дерева и сломал позвоночник. Сема, получив отказ от направления сына в единственную в системе министерства обороны клинику для подобных случаев, поехал в округ, к начальнику войсковой медчасти. Сев напротив, полковника, сам был тогда Семен капитаном, сначала он просто вежливо попросил дать направление.

– Да ты, капитан, понимаешь, что туда и для детей полковников и генералов мест не хватает! – в офицере вскипел начмед.

Тогда Сема вытащил пистолет, положил его перед собой на стол и как-то напряженно сказал:

– У меня, товарищ полковник, два выхода – застрелить вас, или получить направление!

Полковник изумленно выпятил глаза на капитана, как-то горестно помолчал и рявкнул:

– Есть у тебя, капитан, и третий выход – пойти под трибунал!

Но толи от изумления что-то случилось с полковником, то ли судьба была так благосклонна к Семену, что тягостно помолчав, начмед сказал:

– Иди, подай документы, будет тебе направление …

Но все-таки это была русская рулетка.

И кто знает, как бы сложилась судьба Риммы, если бы не эта черта характера мужа.

На этот раз уже в середине пути, когда после многолетних перемен кресел и городов, куда жизнь бросала военных, осела, наконец, их семья, казалось, уже навсегда во вполне благоустроенной военной части на окраине большого города в центре России.

Семен тогда был уже подполковником. Молодым сорокалетним подполковником…. И вызвавший его в Москву командующий решил сделать подарок:

– Ну что, подполковник, принимай командование полком, а там глядишь, и в округ заберут – там и до генерала недалеко…

Округ был в Уссурийском крае. То есть у черта на куличках и прошла бы оставшаяся жизнь там Риммы и ее семьи. И там же, после окончания службы в армии, пришлось бы и остаться. Ведь квартиры военным давали только по месту службы.

И мгновенно приняв решение, Семен в этом кабинете подал рапорт об увольнении. Возраст сорок лет – давал ему право это сделать.

Только через год, когда Семен вдруг начал жить и жить хреново, Римма поняла, какую жертву он принес ради семьи. Этот год он ничего не делал, работу даже не искал, с Риммой почти не разговаривал, они и в жизни то особо не разговаривали, но здесь его молчание было каким – то жутким. Армия была для Семена и смыслом и образом всей его жизни. Это была его стихия, его счастье. Остального он как-то не замечал. И больше ничего не умел. Казалось, что армия будет всегда. Ну, по крайней мере, лет пятнадцать впереди еще точно были.