Татьяна Минченко - Лук на подоконнике и верба под столом

А вот посередине в талии буфета на самом почётном месте с зеркальным задником обосновались фарфоровые фигурки. Их семейная значимость была подчёркнута кружевной салфеткой, на которой они достойно почивали. Скажу сразу, слоников не было. Из того, что помню: лыжница в шапочке, обнимающая лыжи, юный пограничник с овчаркой тоже в обнимку, белолицая цыганка в цветастых юбках в изгибе танца, кобальтовый сосуд в виде рыбы, стоящей на хвосте, со стопочками-детёнышами. Забыла главное – балерину и Пушкина. Она – в позе лебедя, которого я, настойчиво желая стать балериной, изображала перед гостями, наряжаясь в «пачку». Он – юный и чернокудрый – тоже с белоснежным фарфоровым лицом, подперши рукой щёку, с опрокинутым внутрь взглядом, грезил стихом, сидя за ломберным столиком. Тут, думаю, набор талисманов у каждого свой, отчего, как известно, сумма слагаемых не меняется.

Экспозиция напоминала театральную мизансцену, где главной героиней оказалась бабушкина чашка. Выпадая из состава действующих лиц, властной рукой бабушки-режиссёра она всегда ставилась в центр. Огромная, как перевёрнутый шлем богатыря, густого кроваво-бордового цвета, с выпуклыми, почти скульптурными цветами на гигантском – размером с богатырский же щит – блюдце чашка царила среди бледных подданых – фарфоровых артефактов. Внутри она была сплошь покрыта прожжёнными заваркой кракелюрами, по которым можно было гадать. На внешней же стороне, подносимой ко рту, отчётливо виднелись пожелтевшие от крепкого чая следы двух зубов. Как бабушка умудрилась запечатлеть их на фарфоре, теперь не узнает никто. Эта метка придавала чашке невероятную значимость, а мне напоминала какую-то пиратскую добычу. Я чашку страшно уважала и боялась. А бабушка и вовсе запрещала всякому дотрагиваться до своей любимицы.

Отделяла чёрную нижнюю половину буфета от белой верхней секретная выдвижная полочка. Стоило потянуть за едва заметную пимпочку, и вашему взору являлась деревянная доска. Пользовались ей, увы, редко – резали хлеб по случаю прихода гостей. Но факт её существования грел мою детскую душу, как согревает наличие любой тайны.

Это средство познания жизни в движении – переходное от коляски к автомобилю, из детства во взрослую жизнь. Трёхколёсный велик принадлежит к странной категории вещей, которые не попадают в разряд первостепенных и значимых – как, к примеру, барсуки или росомахи не входят в топ-ряд животных, приходящих на ум в первую очередь.

Я же им наслаждалась! Учиться ездить на трёхколёсном велосипеде – раз плюнуть. Элегантный и безопасный, с большими ажурными колёсами, он сделал меня королевой двора. Единственный минус – нужно было таскать его по лестнице в доме без лифта. Но тут охота пуще неволи. Конструкция моего велосипеда позволяла переделать его в двухколесный. Поэтому, когда я выросла из детского велика, пришло время радикальных перемен.

Моему разочарованию не было предела. Без двух задних колёс я почувствовала себя, как без шлейфа. Не гордой и независимой примадонной, объезжающей подданных, а гребцом на галерах. О былых легкости и изяществе не было и речи. Теперь надо было ездить, вцепившись в руль, подпрыгивая на препятствиях, напрягаясь всем телом и бесконечно падая. Вертеть головой по сторонам было невозможно. А оно мне надо? Вместо чудесного пони мне всучили нервного лошака, который всё время норовил меня сбросить.

Бунтуя против трудностей взрослой жизни, я всё чаще стала уступать своего подопечного другу и пажу из соседнего подъезда – Димке Эсману. Он был заумным ботаником, со своеобразной манерой выражать мысли слегка на академический лад, и к тому же очень щепетильным в еде. Димка, например, не ел зеленый горошек в оливье и, приходя ко мне на день рождения, прежде чем приступить к трапезе, серьёзно и методично извлекал горошины из салата.

А однажды вечером, накатавшись на моем велике, он приволок его мне и, сверкая окровавленными коленками, церемонно заявил: «Я упал, слегка подогнув колени». Моя мама так опешила от этой фразы, что запомнила её на всю жизнь. Димке промыли раны и отправили домой, а мой роман с двухколёсным велосипедом так и остался без взаимности на долгие годы.

В каких-то классах – уже не то чтобы совсем детских, но и не совсем сознательных – всем советским школьникам задавали на лето собрать гербарий. Это должно было подвести итог погружению в природу юных Паганелей и увенчать его, как вишенка на торте. А пока, в течение всего года, мы разминались тем, что вели дневник наблюдений за погодой по классу природоведения.