Дмитрий Гринберг - Н. Неоконченный роман

– Не могу знать, но думаю, что сейчас я его обрадую.

Фрау Лорена пошла управляться по дому, я же в свою очередь направился в комнату моего приятеля, который предпочитал, запершись, окружить себя литературным хламом, над которым усердно любил поразмышлять.

Я деликатно постучал в его дверь, которая была по обыкновению закрыта, и тут же отворил её.

Друг мой сидел в кресле напротив окна, устремив свой взгляд в книгу, которую он держал у себя на животе, его очки были слегка приспущены, и лицо его выражало полную сосредоточенность и погруженность, кажется, в Пруста.

– Смотри, друг мой, что я тебе принёс! – сказал я, приподняв на уровне головы его любимую Neue Zürcher Zeitung.

Я прошёл вглубь его комнаты, и сел на второе кресло, что стояло возле небольшого круглого столика. Видимо, очень старого. Мой друг повернул в мою сторону голову, и лениво посмотрел поверх своих стёкол, что не имели оправы.

– Замечательно! – сказал он, и на секунду вернувшись к своей книге, видимо, чтобы запомнить место, на котором следует остановиться, вернулся ко мне. – Я рад, что ты нашёл мою газету. Где она была?

– Похоже, Люка просунул её под то зелёное кресло, что стоит в гостиной.

– Неужели, Люка способен на такое?

– Если хочешь, можешь спросить его, когда увидишь.

– Нет уж, лучше ты спроси. Тебе лучше удается разговаривать с животными.

– Ты в самом деле так думаешь?

– Нет, но ты мог бы. Должен ты хоть что-то уметь, кроме своего безделья.

– Не торопи жизнь, друг мой. Мы ещё успеем устать от работы. Лучше расскажи мне, над чем ты сейчас работаешь.

– Пока ни над чем, Маркэль! Я говорил тебе добрую сотню раз: прежде чем браться за работу, идея должна созреть, как апельсин, и только после этого можно приступать к делу.

– Значит, в твоей она ещё не созрела?

В. молча посмотрел на меня своим холодным взглядом, который он хранил за своими очками.

– Нет.

А. гуляла в то время с Люка по косогорью, недалеко от дома. Она часто выходила погулять со своей собакой. Дом её стоял одиноким странником – отдельно от всех. Мало друзей у неё было. Да, собственно говоря, их и не было. А. была слишком хороша для всех, и слишком хорошо воспитана, чтобы водиться с местными подростками. Она закончила школу, но на университет у фрау Лорены не было денег, поэтому будущее её дочери казалось предрешено, и ничто не предвещало каких-либо изменений.

А. была миловидной девушкой с светлыми прямыми волосами, что доходили до лопаток. Иногда она их заплетала в косу, но чаще просто собирала сзади, оставляя впереди тоненькую прядь. У А. были яркие зелёные глаза, с чёрными, глубокими зрачками, нижняя губа была шире верхней, но до того это смотрелось естественно и легко, что мало кто мог отвести от неё взгляд. А. боялась солнца, поэтому кожа её сохраняла молочный цвет во все времена года. Её голова была странной пропорции, несколько меньше, чем казалось, должна бы быть, что вызывало сразу огромную к ней симпатию, и чувство, которое заставляло вас оберегать её, словно маленького ребёнка. Плечи были достаточно широки и прямы, чтобы подчеркнуть ещё больше её стройную фигурку, на которой всё сидело слегка свободно. При её виде, я часто вспоминал стихи одного из французских поэтов:

«Роман

I

Серьезность не к лицу, когда семнадцать лет…

Однажды вечером прочь кружки и бокалы,

И шумное кафе, и люстры яркий свет!

Бродить под липами пора для вас настала.»

Это Артюр Рембо. Замечательно, не правда ли? Если бы вы знали, как я жалел, что я почти уже старик. Тридцать шесть – это, подумаете вы, ещё не конец света. Но, хочу вас огорчить – слишком уж похоже на то, что – конец. О, как я часто сокрушался, что я всего лишь библиотекарь, и что нет во мне таланта писать стихи! Если бы вы знали, как бы мне хотелось преподносить А. вместе с букетом полевых цветов ещё какое-нибудь изумительное стихотворение. Я почему-то уверен – она бы не устояла. Те ребята, что заходили иногда за ней – пели лишь какие-то пошлые песенки, надеясь сокрушить её холодное сердце. Могу лишь надеяться, что А. в сердце своём реагировала на них так, как сделал бы это – я.

Я со временем стал искать предлог совершать с ней её любимые прогулки, и она не возражала. Напротив! Ей даже было весело со мной. Но, я знал, что это всего лишь дружеское веселье, дружеская улыбка, и дружеский разговор по душам. Но, признаюсь, и этого было немало. На что ещё я мог рассчитывать? Пусть лучше так, чем запершись, как В. в своей комнате, сидеть целыми днями, неизвестно на что изводя всё своё время!