Александра Гиллярова - Возьми меня с собой. Истории в дорогу

И снова крик из точки заправки: «Товарищи пассажиры. Приготовьте паспорта. Литовская граница».

Верные служители пограничной зоны контроля иностранного государства уделяют нам более тщательное и пристальное внимание. Присматриваясь, прищуриваясь и задумываясь над каждым паспортом, красивые высокие литовцы изучают нас сквозь призму европейского недоверия. Но именно таким и должен быть таможенник. Настороженным, сомневающимся и подозревающим каждого из пересекающих границу его страны во всяких антизаконностях. Однако, несмотря на сложность проверочных процедур и тщательность контроля, от них не исходит агрессии. Это исполнение долга, и только. Взяв в руки предоставленный мною по требованию паспорт, светловолосый красавец с упоением зачитывается всеми имеющимися на его страницах записями, любуясь визами, высчитывая сроки пребывания, разглядывая штампы. Затем мой палец следует в аппарат для снятия оттиска папиллярных линий. И наконец, удовлетворившись результатами всех проделанных с моей персоной операций, верный своему долгу литовский служащий, как хирург, запечатывает пограничный шов штампом, любезно разрешая мне тем самым пересечь линию раздела наших государств.

Исполнив свои гражданские обязанности, с удовольствием возвращаюсь к тому, кто перешагнул через границу однажды и навсегда… Увлекаюсь. Вскоре по ритмичному стуку колёс смутно догадываюсь, что поезд уже вовсю бежит по европейской территории.

Привычные звуки внутривагонного мира умиротворяют и притупляют посторонние мысли, позволяя с новой силой проникнуться чувствами автора книги. И вдруг опять. Оно. Что-то неуловимое, бессознательно раздражающее извне. Постепенно завладевая вниманием, в моё слуховое поле влетают звуки мужского голоса. Низкий, мурлыкающий, с баритоновыми нотками, как у профессионального оперного певца. До меня медленно доходит, что именно этот бархатистый, чарующий своей глубиной голос заставляет мою мыслительную деятельность покидать уютную читальню. Вслушиваюсь с упоением в чужой телефонный разговор о каких-то договорах и машинах. Хотя для меня сама тема разговора не важна, тембр и интонации завораживают мой искушённый музыкальный слух. Голос звучит смело и уверенно. Именно так говорят люди, обладающие достаточными познаниями в той или иной сфере деятельности. Внезапно этот голос разволновал мою женскую сущность настолько, что с каждым произносимым им словом я всё больше и больше испытывала необходимость вслушиваться в эти волшебные звуки мужской речи. Внимание к ним притупляло мыслительную деятельность, и процесс чтения непроизвольно начал замедляться. Я чувствовала, как вечно качающиеся чаши моих внутренних весов колебались оттого, что одна из них, на которой долгое время покоилась потребность в живой форме общения с противоположным полом, становилась всё тяжелее. Терзаемая сомнениями, я всё ещё выбирала между двумя почти равно достойными на данный момент мужчинами: гением, уже умершим, однако по-прежнему привлекающим к себе своими мыслями, и ныне здравствующим мало кому известным обладателем голоса Зевса. Наконец женский разум взял верх. И я, почувствовав себя Афродитой, откладываю в сторону планшет с потухающим от разочарования во мне Довлатовым. Всё своё внимание обращаю на того, кого проигнорировала в самом начале пути. Да-да, те самые флюиды источал сосед с боковушки.

Внутри меня оживились различные женские голоса:

«Ба! Да тут есть на что посмотреть!» – с любопытством промурлыкал один.

«Хмм… Начнём с лица», – пытливо произнёс другой.

«Борода!» – воскликнули почти все разом. Причём сколько их, мне пока не удалось распознать.

«Как же ты её сразу не заметила?» – этот прямо-таки был возмущён моей невнимательностью.

И правда, почему-то при первом взгляде на соседа я упустила то, что сразу должно было броситься в глаза или по меньшей мере привлечь мой интерес. Борода как атрибут некоей таинственной мужской силы с детства имела странную власть надо мной. Всплыли воспоминания об отце. И не только визуальные. Папа часто уезжал. И всегда возвращался с отросшей бородой. Я с радостью прижималась своей детской щёчкой к его лицу, ощущая ласковую колючесть. Как шкура доброго зверя, которого до слёз хотелось обнимать и жалеть, она пахла лесом. А ещё костром, табаком и талым снегом одновременно. Память этих прикосновений и запахов яркой вспышкой ослепила сознание. Боль от долгой разлуки и счастье встречи с желанием почувствовать всю силу отцовской любви. После смерти отца именно такие эмоции вызывал во мне мужчина, имеющий более чем трёхдневную растительность на лице, и будил во мне дочернюю любовь. Поэтому в ситуации какого-либо выбора любой бородатый дядька всегда стоял для меня на порядок выше чисто выбритого юнца.