Галина Сафонова-Пирус: Дорога к родному дому. Рассказы

Жилил мы тогда опять в своей хате, впустили нас немцы к зиме-то, но только за перегородку, отгородили мы себе уголок за печкой, там и толклися.

Питалися чем?

Да что Бог пошлёть. Немец-то угошшал чтолича? Помню, когда начали скот губить, так пойду, наберу требухи, печёнки, селезенки… они ж всё это выбрасывали, потом вымочу, накручу, котлет нажарю, вот вы и едите. А как-то еще и картошкой запаслися, правда, подмороженной…

А вот так. Немцы уже поздней осенью привезли машину цельную и оставили на улице, а тут ночью как раз мороз, вот она и примерзла. Что ж, есть они такую будуть? Они себе и не мерзлой привязуть. Ну, мы и взялися да перетаскали её к себе. Бывало, зальешь холодной водой на ночь, утром отваришь, натрешь и печёшь пирожки, да еще требухой заправишь. Надо ж было есть что-то? Вот и промышляли, как собаки, где что ухватишь, то и твоё.

Какими немцы были?..

Да разными. И совестливые попадалися, всё-ё так-то хоть печеник какой вам сунуть. Выстираешь ему бельё, выгладишь, а он и дасть буханку хлеба. А были и издеватели. Сварила раз щи из крапивы, приправила требухой, а она ж пахнить-то… не мясом жареным! И вот сидите вы, едите. Смотрю, Курт входить. А вре-едный был немец! Посмотрел так-то на вас, посморел, носом подвигал, а потом подошел к столу, перегнулся через Витьку да как плюнить в щи!

– Руссишь швайн!

Свинья, значить, по-ихнему. Покачала я головой, покачала, да вылила миску, налила другую.

Вольно они себя вначале вели. Бывало, поставють так-то машину возле дома, вот и ходи возле нее, и рассматривай, а ребятишкам и посидеть в ней разрешали. Если идти куда нужно, так и иди себе, никто не задержить ни днем, ни ночью. Ведь в сорок первом-то… вроде как прогулка у них была, без остановки ехали. Лето ж сухое, жаркое было, что им было до Москвы промахнуть на своих машинах? Они б и до Дальнего Востока проскочили, если б дороги хорошие. Но осенью дожди пошли и как замороси-ило! Вот дожди-то их и затормозили. Бывало, завязнить машина в грязи, как сбягуцца: ва-ва-ва-ва! Гормочуть-гормучуть по-своему, потом уцепюцца человек двадцать за эту машину, выволокуть. Проедить сколько-то… опять увязла! Снова таскать. Ругаются, кричать! Пробка собьёцца. Дороги-то наши какие? Грязь да топость, особенно туда-то, на Орёл. Там, нябось, и с моторами машины ихние заливалися. Вот это-то и погубило их, узнали, как по России ездить! Потом ишшо и морозы ударили, метели закружили, и вот молодые немцы еще не поддавалися морозам этим, даже пробовали в одних мундирчиках бегать, ну а те, кто постарше… Если мороз сильный, как намотають тряпок на голову, на ноги! Они ж пло-охо обувалися, сапоги-то ихние ши-ирокие были. И что за фасон такой? Как ступить какой в сугроб, так сразу и полные снегу. Вот, бывало, и не показывайся на улицу ни в валенках, ни в рукавицах, сейчас повалють, снимуть и ни-икаких тебе расчетов.

На вторую зиму начали немцев партизаны шшыпать, наскочуть так-то ночью на одиночную хату и всех перебьють, поэтому стали они скучиваться по большим хатам. А наша-то на краю города стояла, возле оврага, вот и боялися у нас жить: а вдруг партизаны из оврага выскочуть? Но все ж иногда придуть, да придуть и сразу:

– Матка, партизан?.. – и показывають на овраг.

Вот мы и приладилися говорить, чтоб меньше таскалися:

– Да, да, пан, партизан!

А они и начнуть по двору шастать… шастають так-то, и всё турчать: партизан, мол, партизан! Ходишь за ними и думаешь: пралич вас побей, ну что ж партизаны… воробьи, чтолича, клюнул да в кусты? Прямо парализовали их эти партизаны! Раньше-то вольники какие были, ходили, насвистывали, а теперя стали потихонечку, чтоб незаметно как. А раз пришли к нам и немують: во, мол, лес прочёсывать идем, и ни одного партизана не оставим!

– О-о, лес велик, – говорю. – И туда лес, – показываю, – и туда, как от Карачева начинается, так и до самой Москвы. – Стоять, слушають. – Сколько ж вам солдат-то надо, чтоб его прочесать?

– Не-е, у нас собаки…

– Ну, раз собаки… Ладно, прочёсывайте.

Вот и пошли. А там их как чесанули. И не под гребешок, а под гребёнку. Партизаны-то все тропочки в этих лесах знали, а немец только чуть отошел в сторону, так и заблудился. Стали тут и люди головы подымать: оказывается, не так страшен черт, как его малюють, можно и немца победить. А вскорости пришла к нашей соседке Шуре Собакиной связная от партизан, и стали мы через нее кой-какие сведения передавать: сколько немцев, как себя ведуть, сколько машин, какие. Им же все интересно было! Да и соли, бывало, соберем, табачку переправим. Господи, а как же при этом режиме и помогать-то? Вот и объявила Шура себя портнихой, чтоб с людьми связываться. Как пошли к ней! Дорогу прямо протолкли. А разве ж можно так ходить-то под самым носом у немцев, комендатура ж их рядом была. Вот я и говорю Виктору с Динкой: