Галина Сафонова-Пирус: Дорога к родному дому. Рассказы

– Почему не спим? – взглянула на неё, поправляя сползшее одеяло.

И присела напротив, отодвинула шторку окна, за которым замелькали пригородные огоньки очередной станции с висящей над ними огромной луной.

– Ой, – встрепенулась она, – луна-то какая!

– Да-а, огромная. Да еще этот жёлтый ореол вокруг…

– А ты знаешь, что я – богиня луны? – и мило улыбнулась: – Ну, не я, а только имя Дана или Данута.

– Так может, и в тебе есть некая связь с этим таинственным светилом, – пошутила, – потому и не спишь?

– Да нет, просто мечется в голове прошлая жизнь и всё думается, думается…

И замолчала… Нет, не стану её торопить, а тоже «просто» скажу:

– Ничего удивительного. Я тоже этим занимаюсь. И часто, так что…

– Ну, ты часто, а со мной такого почти не бывало… до некоторых пор. Всё идет… – и взглянула на медленно проплывающие за окном огни перрона: – Всё вроде в моей жизни идет теперь тихо-мирно, с мужем живём вполне счастливо, дети подрастают, учатся нормально, так что печалиться вроде бы не о чем. – И кивнула на луну: – Ой, и впрямь! Какая же не только огромная, но и красивая с этим ореолом! – И предложила: – Может, на перрон выйдем?

Вышли. Стоянка поезда пятнадцать минут, поэтому прошлись вдоль вагонов, зашли в вокзал, подошли к буфету. Я купила плитку шоколада, а она обернулась ко мне:

– Может, взять к твоему шоколаду вон ту маленькую бутылочку коньяка? Разопьём, – улыбнулась, – и тогда сразу уснём.

Я пожала плечами, а она уже протянула деньги продавцу.

И снова за окном над шторкой потянулась темная полоса, в которую иногда краешком вплывала луна и так же неожиданно пропадала.

– Знаешь… – Дана помолчала, взглянула на меня: – Почему-то начинаю часто возвращаться в прошлое, хотя и упрекаю себя: ну, зачем это делаешь, зачем ворошишь то, чему пора забыться, истлеть? Но вот…

И моя «лунная богиня» в огорчении хлопнула ладонями по краешку стола. Я же промолчала, по опыту зная, что вослед за таким экспрессивным вопросом непременно последует откровение.

– Я встретила его в девятнадцать лет. (Помолчала, отодвинула стакан с недопитым чаем ближе к окну.) – И вот так же, в поезде, когда ехала навестить маму… (Открыла бутылочку, налила понемногу в бумажные стаканчики коньяка.) Да нет, не влюбилась сразу, но было в Тольке нечто такое, что меня сразу подтолкнуло к нему и даже… (Я развернула шоколадку, разломала на дольки, кивком предложи ей взять, но вроде бы она не заметила моего жеста.) И не только подтолкнуло, а даже подчинило. Потом-то теперь не раз и думала: ну, почему, почему?.. Говоришь, судьба?.. А-а, шутишь. Ну, тогда… тогда давай вначале выпьем за встречи, которые были и будут для нас счастливыми. (Выпили по глотку.) А в то время я училась в медицинском техникуме, жила в общежитии, деньги, которые мама давала, часто тратила на разные кофточки-безделушки-украшения, поэтому зачастую за день съедала только пару булочек да бутылку молока и была, что называется, кожа да кости, но вот… (Отпила еще глоток.) Знаешь, как бывает на первых порах? Свидания, обещания, комплименты… Да нет, я же тебе сказала, что была худющая и ни лица, ни фигуры, а вот он… (Отломила от дольки маленький кусочек, бросила в рот.) До него-то у меня ни-икого не было. А уже девятнадцать. А уже подруги замуж выходят. А я что же? Так никому и не нужна?.. даже для просто так? (Улыбнулась.) Вот и внушила себе: значит, я – никудышная. А тут – он, да еще с комплиментами… А с такими: глаза, мол, у тебя красивые, руки ласковые, да и ножки – ничего. Ну, как было не ответить на всё это, как не соблазниться на предложение переехать в его однокомнатную квартиру? Вот и переехала… Нет, маме ничего не сказала, она о нём – только потом, когда… Нет, о «потом» тебе еще рано, так что слушай дальше. Ведь будешь?.. То-то же. Но пока давай-ка еще по глотку… из одноразовых. (Снова улыбнулась, но печально.). И началась наша… как говорят, совместная жизнь. И первая неделя была вроде как медовый месяц, – он уходил на работу, я – в техникум, но к его возвращению всегда старалась приготовить что-либо вкусненькое… простенькое, но вкусненькое, чтобы угодить. И ему это нравилось. Нравилось и то, что стирала его рубашки, гладила, приводила в порядок запущенную квартиру. В общем, его вполне устраивало то, как забочусь о нём. (И Дана замолчала. Потом наклонила почти пустой стаканчик, протянула руку к бутылочке… но нет, не притронулась к ней.) А на третью неделю наш «медовый месяц» стал мне казаться… (И всё же налила в стаканчики коньяка.) В общем, начал Толя на меня покрикивать… А потому, что из-за начавшейся практики в больнице иногда не успевала что-либо ему приготовить. Да и вообще… (Взглянула в тёмное окно, неожиданно широко улыбнулась.) Ой, смотри, снова луна в окошке! Никак не хочет от поезда отставать. Правда, смотрит на нас только краешком глаза. (И раздвинула шторки.) Но всё равно так таинственно освещает поле и вон те березки! (Полюбовалась с минуту, задёрнула шторки.) Короче. Стала я замечать за Толькой неприятное… А вот такое. Всё чаще стал приходить домой под хмельком, каждый раз оправдываясь тем, что у какого-то приятеля был на дне рождения, а когда понял, что перестаю верить в такие частые «дни рождения», то просто стал приносить бутылки с пивом домой… а иногда и с водкой. (Глотнула коньяка.) Думаешь, наверное, что я тоже не против выпить, да? (И почти рассмеялась.) Нет, не пью. Но иногда вот так… понемногу… (И почему-то схватила обертку от шоколадки, смяла её и, не найдя куда выбросить, сунула в пустой стакан от чая.) Да нет, пьяницей он не был, а просто делал это слишком часто, а когда я пробовала упрекать, то сначала помалкивал, а потом… и довольно скоро стал покрикивать. И делал это грубо, с каким-то непонятным озлоблением, а однажды… (Дана встала, шагнула к двери, постояла спиной ко мне, но резко обернулась.) А однажды бросил мне, когда снова попыталась его упрекнуть: «Замухрышка! Лучше б помалкивала. И кому ты нужна такая!» (Вскинула к лицу руки, застыла.) А что я? Когда, услышала в первый раз, то, конечно, обиделась и даже разревелась, а потом… (Снова села, откинулась к спинке сиденья.) Понимаешь в чём дело… Если бы я раньше мнила себя привлекательной, то услышать такое было б неожиданностью, но ведь я никогда не считала себя симпатичной, поэтому утёрла слезы и решила: а чего ты обижаешься-то, разве не знала о себе такого раньше? Ну, да, замухрышка, и надо жить с этим, а не обижаться… и даже радоваться, что нашелся человек, которому ты нужна, поэтому забудь обиду и благодари своего Толю за то, что терпит тебя… такую. (И Дана замолчала, прикрыла глаза. Ждёт, о чем спрошу? Нет, не будет вопроса, пусть сама…) Вот и терпела, когда в очередной раз слышала. И по-прежнему так же стирала, готовила, ходила в магазин… А что он? Он всё так же, приходя с работы, выпивал пару бутылок пива, ужинал, ложился на диван и-и всё… Да, согласна, мне тоже видеть всё это было тошно, да еще с сознанием не сметь упрекать, что я для него – лишь домработница, которую он поит-кормит… Да-да, однажды и такое услышала: «Домработница ты неплохая, и я тебя неплохо за это пою-кормлю.» (Встала, постояла, потом села, оперлась о столик, слегка наклонилась.) И как ты думаешь, каково мне было вот так жить?.. Пожимаешь плечами. Тогда сама отвечу: а хреново было жить. И настолько, что и теперь никак не выветрится то житьё-бытье… А вот как закончилось. (И она разлила по стаканчикам оставшийся коньяк, но пить не стала.) В тот… последний месяц нашей совместной жизни, он несколько раз поздно возвращался, а когда спрашивала «почему?», отвечал, похихикивая, что, мол, работы стало слишком много. Ну, много так много, бывает. А однажды пришла домой раньше обычного, открыла дверь, вошла в коридор и услышала, что Толя говорит с кем-то по телефону… нет, не говорит, а воркует, как со мной… когда-то. Ну, постояла немного… ведь неудобно же подслушивать?.. потом вошла в комнату, а он… Он даже и не попытался закончить разговор… А что ты так удивлённо смотришь? (Рассмеялась… но наигранно, фальшиво.) Смотришь так же удивлённо, как я тогда… на него. И он понял, о чем молчу… и выкрикнул: «Чего вылупилась? Да, есть у меня другая… другая и красивая, не такая, как… – И даже хихикнул презрительно. – Но ты живи… пока живи и терпи, раз никому не нужна, кроме меня.» (Дана встала, снова шагнула к двери, словно пытаясь вырваться из нашего замкнутого пространства, пропитанного её рассказом, но села.) И знаешь, на эти его слова во мне вдруг что-то вспыхнуло, я выкрикнула: «Нет! Я нужна, нужна! Себе нужна!» И это было неожиданным для меня! (Отвернулась к окну, взглянула на смотревшую на нас краешком глаза луну.) И не знала, когда поселилось во мне такое, как долго таилось, вызревало, чтобы наконец-то вырваться? Да и теперь не знаю… Но тогда выбежала из квартиры, села на первый попавшийся автобус и уж не помню как, но оказалась у реки, на мосту. (Помолчала, опустив глаза, чуть вздрогнула.) Солнце почти зашло, и вода была темная-тёмная! Да еще туман наползал, холодно становилось, а я стояла, вцепившись в перила, смотрела на эту почти черную воду и рыдала… Да нет, не было у меня мыслей о том, чтобы прыгнуть туда, а вот возвращаться к Тольке не хотела… не могла!.. и что делать не знала. (Снова раздвинула шторки, чуть ближе придвинулась к окну, за которым луна смотрела на нас уже не «краешком глаза», а большим ярким шаром катилась над полем, над темной полосой леса.) Нет, и всё же бывает она, – судьба. (Задернула шторки, взглянула на меня и в её темно-карих глазах блеснул отраженный лунный свет.) А вот почему так думаю. Когда стояла тогда вот так… рыдая и глядя на темную воду, то вдруг услышала: «Девушка, может я могу чем-либо Вам помочь?» От неожиданности вздрогнула, обернулась. Парень стоит. Стоит и смотрит тревожно. Потом достаёт носовой платок, протягивает: «Кажется, – и чуть улыбается, – у Вас лицо… в капельках росы.» В капельках росы. (Повторила и так светло, радостно улыбнулась, что и я…) Ты знаешь, ведь бывает так, что с первого слова, взгляда веришь человеку, вот и я тогда… из-за этих его слов как-то сразу доверилась ему: «Да, помогите. А то не знаю, как отсюда к трассе выйти, к автобусу.»