То ужас был! Ворвался в спальню люд,
Я пал ничком, занёс приклад убийца…
Марго, Марго, прекрасная, молю,
скажи, тебе подобное не снится?
Признайся – для кошмара нет причин?
И магией любви на ниве счастья
свершится чудо…
– Генрих, помолчи!
Сюда идут! Скорее – прячься, прячься!
2009
«Ну ладно, Ты за них умрёшь.
А хочешь знать, что будет дальше?
Любви и веры – ни на грош,
но море фарисейской фальши.
Предвидишь тысячи святых
как оправданье человека?
Но ты пришёл не ради них,
они и так Твои от века.
О, христианство победит!
Гляди, готов костёр для Жанны,
а сколько до-… а впереди…
Всех, помолясь Тебе, зажарят.
А ты готовишься – на боль!
Вот гвоздь – насквозь, вот смертный ужас…
За что? Чтобы один король
грозил крестом другому… Хуже,
Всё будет хуже во сто крат,
людей опять сжигают люди.
Твой брат по крови – им не брат,
там страшно… слышишь: «Jude, Jude!»
И дальним откликом: «Жиды!»
А что? Тебя они распяли.
Так пусть же превратятся в дым
или отвалят… то детали.
А вон писатель от казны
нарисовал – кого? – в икону:
антихриста, что полстраны
отправил загибаться в зону.
А вот, смотри: вот тоже крест,
Не деревянный, для начала,
а золотой, на животе,
что так несётся величаво!
Живот садится в лимузин
(есть бог иной у этой касты).
И грешникам другим грозит
он именем Твоим напрасно.
Скажи, где любят тут врагов,
отдав последнее кому-то?
Здесь надо зазубрить стослов,
и Ты у них в кармане – круто!
А автор этих наглых строк?
Как лихо он других порочит!
А между прочим, сам он… стоп.
Он про себя писать не хочет.
Теперь Ты видишь хорошо:
нет смысла умирать за этих».
«Но Я на час сей и пришёл.
Для них. Для всех. Вставайте, дети…»
2015
Чем пьянее, тем позднее,
что теперь держать фасон?
Всё увяло. Зеленеет
лишь искусственный газон.
Воздух серый, пеплом полон,
трудно плакать и смотреть.
Начинает шоу клоун,
А заканчивает смерть.
Шут – он тоже не железный
и играет кое-как.
Все давно под стол залезли,
веселится лишь дурак.
Чем позднее, тем пьянее…
Кто с пелёнок не привит,
тот, как травка, зеленеет
и на солнышке блестит.
2015
Я рассыпала бисер смеха,
нахожу по углам случайно.
Здесь без смеха идёт потеха,
и сажусь я на трон молчанья.
Мой народец! На разной ноте
все молчат, только болен каждый:
«за» молчат, но молчат и «против»,
в лоб молчат или глаз не кажут.
Кто-то гордо, а кто невольно,
кто стыдливо, а кто жестоко.
Но им больно… Как всем им больно!
Даже в казни не будет прока.
Пусть палач инструмент заточит,
хочет – тупо, а хочет – остро,
но казнит он молчанья молча,
и во мне он разбудит монстра.
Встану с трона, скажу: не надо
подчинённых таких мне вовсе.
Но с другими – не будет сладу,
их опять переманит осень.
Бросив трон, собираю бисер —
не метать, а подальше спрятать.
Мир творился не слишком быстро.
Рыбы, птицы. И день был – пятый.
Мы поздние нотки на слабенькой ветке —
пора нас судить беспощадней и строже.
Никто не спасётся, расставлены метки,
и хоть бы скорее… пускай не тревожат
пустые надежды. Последние песни
поют дураки, оторвавшись от стаи.
Но небо закрыто, диагноз известен,
кто смог бы взлететь – тот давно уж летает.
А нам и пытаться теперь уже тщетно,
а нам – покружив, пополнять эти сонмы
шуршащих и мёртвых, цветных и бесцветных —
осеннюю норму упавших и сорных
из прошлого года, из прошлого века
– мы ляжем слоями, от нас не убудет,
мы смыслы без звука, мы ноты-калеки,
обычные души обыденных судеб.
Нас поздняя осень привычно зачистит,
а мы никого не зовём за собою…
Вот только немного сочувствуем листьям,
что станут надеяться новой весною.
2016
Господи, благослови ее, пожалуйста, успокой, включи в ее доме свет и ко лбу прикоснись рукой. А если и виновата в чем, то не она одна… Я знаю, слова – это страшно, они достигают дна.
Читать дальше