Марита Мовина-Майорова - Ах, эта проза Жизни!

Повторять прошлое она совсем не хотела. Даже в улучшенном варианте. Все должно быть новым, совсем новым, другим. И её сегодняшнее таково и есть. А поменялось что? Только она сама.

Вспомнился сон. Смешно. Какие-то старухи. Девы. Гороскопы.

«Да, всё правильно – изменилась только я сама. Вот такие вот дела, Мира Владимировна. …Да, такие вот дела… Ну, вставай же, лежебока, вставай. Иди, получай удовольствие!»

И она легко встала и пошла на кухню, и сделала так, как хотела: киви, яблоки, кофе, молоко. Удовольствие.

А за окном сияло холодное, но от этого совсем не менее желанное, солнечное солнце, ярко-белые в черную крапинку стволы берез раскачивали тонкими голыми ветками, напевая свою песенку, и окна домов напротив весело блестели стеклами.

Она сидела за своим любимым круглым столом, в комнате витал тонкий аромат яблок, киви и кофе, и всё в её мире было спокойно и желанно. Там был покой. Там жила Любовь. Большая любовь. И к себе. Тоже.

Не было ни грома – он уже отгремел, ни молний – они уже отсверкали.

Просто лил дождь.

Из серого, мрачным-мрачного неба, с гулким шумом – по кронам деревьев, и на асфальт – c искромётно лопающимися бульками изливались на всё сущее потоки воды. Дождь шёл ровненький-ровненький, не косой, и не с зап а хом, а шёл он строго перпендикулярно к поверхности земли, которая мгновенно на моих глазах взбухала от обилия влаги.

Ненастье налетело так внезапно, гром и молния возникли так сразу близко – прямо над головами прохожих, что никто из них не успел даже зонтик открыть или выбрать дерево пораскидистей, чтобы укрыться от мгновенно, вслед за прогремевшим громом и сверкнувшей молнией, хлынувшего грозного, бьющего наотмашь, но теплого июльского ливня.

Незадолго до этого, я, устав от своего цоканья по клавиатуре компьютера в попытке хотя бы что-то выудить из запасов творческого вдохновения, подошла к окну своей съёмной квартиры на втором этаже, и бездумно уставилась на пышную зелень кудрявой берёзки за окном, дабы глаза мои на ней отдохнули. Потом взгляд мой, так же бездумно, опустился на зелёную траву во дворе и оживился, то есть – я оживилась, – заметив чёрную, с лоснившейся на солнце шерстью, дородную таксу. Именно дородную, потому что туловище у неё было и так приземистым из-за коротких, как у всех такс, ножек, но помимо этого – ещё и плотным, а проще говоря, хорошо упитанным: на фоне небольшой головки, увеличенная от хорошего питания средняя и задняя часть её туловища выглядели очень внушительно! Брюшко её почти касалось травы, чуть приминавшейся под смешными кривенькими (от природы!) её ножками. Такса вышагивала не торопясь, чуть переваливаясь, видимо, и привыкнув никуда не торопиться. Рядом с ней, так же неспешно, шла сухонькая пожилая женщина, изредка любовно, с ласковой улыбкой обращая свой взгляд на собачку. Они шли в одном темпе.

«В возрасте, наверно, собачка, – подумала я. – Однако! Ей бы похудеть не мешало, чтобы ходить легче было».

И в этот момент грянул гром. И сразу вслед за ним сверкнула молния.

«Совсем рядом гроза, – забыв о собачке и её хозяйке глубокомысленно констатировала я. – А ничего беды не предвещало. Ни ветра, ни угрюмости в небе даже не возникло до этого».

Мои мысли прервал очередной раскат грома, прямо в лицо мне сверкнула молния, я зажмурилась, успев заметить, как прохожий во дворе опрометью кинулся к ближайшей парадной.

«От греха подальше надо окно прикрыть и из розеток штепселя повыдергать».

С этим я отошла от окна, которое, конечно, плотно прикрыла, и справившись с розетками, включила в комнате верхний свет – так сразу потемнело на улице. Но гроза, так же внезапно как прибыла, так же внезапно и убыла. Только дождь, теперь уже не неистовый, а шумный, но будничный, правда, от этого не становившийся менее обильным, никак не унимался. Он перешёл в ту свою стадию, когда вот так вот обыденно и утомительно будет долго шелестеть по кронам деревьев и стокам уличных труб, изливаясь из них на поверхность земли нескончаемым потоком.

Я снова подошла к окну, чтобы открыть его и подышать озоном – внизу, под моей кучерявой берёзой, на зелёных ветках которой я успокаивала до грозы усталые мои глазоньки, сидела та самая дородная такса. Выглядела она… Я почувствовала, как на лице у меня расплывается улыбка – настолько уморительным было это зрелище.

Толстая попа собачки плотно сидела на земле, кривенькие (от природы!) лапки она удобно поместила перед собой, разведя в стороны, как это делают балерины, маленькую головку спокойно расположила поверх всего этого устройства, и взгляд её был устремлён прямо перед собой, будто в голове у неё рождались в этот момент сложные мыслительные процессы. Кажется, философские… Прямой дождь лупил по плотной кроне дерева, не дававшей пробиться его струям под само дерево, кругом стояли огромные лужи, а такса сидела себе преспокойненько и, словно размышляя (типа – у природы нет плохой погоды), дышала озоном. В это же самое время, напротив таксы, почти в луже, так как рядом с деревом не было сухого места, стояла её хозяйка – та самая пожилая сухонькая женщина – без зонта, и умоляюще, но по-прежнему ласково, смотрела на собачку. До меня, сквозь шум дождя, донеслись слова женщины – она побуждала собачку вместе с ней идти домой.