Мария Рыбакова-Кремлёва - Уля умерла

А что, если даже души никуда не возносятся? Я же вот здесь, хотя сказали – умерла. Торчу на земле, запертая в гниющих коже и костях. Что я знаю о смерти? Одни догадки. Что, если вот она – горькая правда? Нет никакой загробной жизни, нет реинкарнации, нет забвения и нирваны. Остаешься лишь тот же ты со своими мыслями. Последние дни я пыталась ни о чем не думать, а сейчас думать – это всё, что мне остается. «Может, чувствовала», – вспоминаю снова слова врача. Бред. Если бы я чувствовала такое, то наверняка бы постаралась прожить свои последние дни более насыщенно. Как в «Достучаться до небес».

Хотя… Мне не хотелось начинать ничего нового, не хотелось бороться, не хотелось жить. Может быть, в глубине души я знала, что всё это не имеет смысла? А вдруг я умерла не сегодня, а день или месяц назад? Если со смертью вообще всё не так, как казалось, и унылые мысли остаются и после неё, то может, я ходила последние дни уже мертвой? Внутри холодеет. Что, если отсутствие жизни в живом – и есть смерть?

В голове щелкают вспышки недавних воспоминаний.

Целую детей на ночь, глажу по хрупким макушкам. До чего беззащитные. Верят в меня. Реву, ругаю себя и снова реву. Нельзя быть такой несчастной, когда всё так хорошо.

Вспышка. Трясущимися руками перематываю Диме палец бинтом, на полу капли крови – он тогда чуть не отрезал мизинец в своем ресторане, когда решил помочь повару в запаре. Все мои внутренности сгрудились внизу живота и вернулись на места, только когда белый, как лист бумаги, бинт полностью закрыл отхваченную плоть и перестал пропускать кровь.

Вспышка. Звоню своим бабушке и дедушке и преувеличенно радостно рассказываю о делах. Только бы их не расстроить. В трубке родные голоса, приглушенное потрескивание, включенный телевизор фоном. Говорю громко, оба уже глуховаты. Да, в порядке, здоровы. Главное, чтобы вы были здоровы. И мы, конечно. Да, всё хорошо, дорогие. Обнимаю вас мысленно. Отключаюсь и вытираю соленые щеки. Сколько же можно врать… Ничего не в порядке.

Только в такие моменты – когда была не одна, когда была нужна кому-то – я чувствовала себя живой. Нет, я была живой.

Одно одинаково тогда и сейчас – не хочется думать о будущем. Странно, что после объявления смерти у меня всё-таки есть будущее. Бабушка всегда разговаривала со своим умершим мужем, приходя к нему на кладбище. Рассказывала последние новости, делилась своими переживаниями, даже шутила. Когда бабушки не стало, я делала то же самое на её могиле: болтала о пустяках, сдерживая подступивший к горлу комок. Пыталась не разреветься, чтобы не расстроить бабушку… Будет ли кто-то говорить на моей могиле?

Дети. Какие на фиг немытые волосы?! Дети, ставшие полу-сиротами – вот о чем стоило бы сожалеть. Последнее время я вечно орала на Матюшу с Андрюшей. Злилась за капризы, бесилась из-за бардака по всему дому. По выходным, когда я изо всех сил пыталась проспать как можно дольше, парни уже не будили меня, а, радостные от нескольких часов полной свободы, устраивали полный разгром в доме. Рассыпанные мука и сахар, краски, игрушки; съеденные сладости с верхней полки шкафа, разлитая вода и сок, грязные вещи, приоткрытый холодильник, жирный пульт от телевизора…

Я просыпалась сразу хмурая, заранее недовольная. Не успев почистить зубы, рявкала на мальчиков как раненая собака – да вы издеваетесь, это что такое?! И видела, как сникают их лица, исчезают улыбки, набегают тени. Лучше бы я не вставала, не портила жизнь своим детям, надо контролировать себя, они не при чем, это я неудачница – заливало меня чувство вины. И теперь мои Матюша с Андрюшей останутся без меня. Не будет злой мамаши с её проблемами. Но ведь я не всегда была такой… Надеюсь, они запомнят хорошее.

Каштановые вихры, внимательные голубые глаза, ямочки на щеках. «Мамочка, не плачь», – подошли они ко мне вдвоем пару дней назад, когда я давилась очередными беззвучными слезами, стоя на кухне. Обвили тонкими теплыми руками с двух сторон, в каждой – по рисунку с сердечками, коряво выведенные буквы М. Это для тебя, мама, только не плачь.

Вспоминаю себя в возрасте Матюши с Андрюшей – когда мне было шесть лет, мир был совсем другого масштаба. Семья – главное. Дом – крепость. Что бы ни случилось за пределами дома, я знала, что у меня есть место, где утешат, поддержат. Место, где можно забраться к маме или папе на колени, уткнуться носом в так знакомо пахнущую грудь, послушать, как стучит сердце, выплакать свои обиды или поделиться переживаниями. Дом и семья – там я была в безопасности. Это было мое надежное убежище, и казалось, что так будет всегда.