Что я еще помню: полная непоколебимая уверенность, что: а) все это была моя вина (должен был остановить одессита); б) нас отпустят в течение суток. По всей вероятности, я еще летел на крыльях эйфории отъезда из совка – вот какой мощный люфт был! – и искренне верил, что ничего мне не угрожает в этом западном раю. Вездесущие громадные плакаты, побуждающие меня летать на Alitalia и пить кока-колу, сообщали мне некое чувство безопасности.
Я заблуждался. То есть я был почти прав: как только одессит проспался, он попытался выправить ситуацию и во всем сознался. Но в Италии это оказалось не так важно.
Я немножко попутешествовал с тех пор, и я другой такой страны не знаю, чьи граждане относились бы к ней с таким презрением. Что я чаще всего слышал об Италии от итальянцев? Bel casino! Хотя многие словари переводят это как «беспорядок», многие итальянцы говорили мне, что на самом деле это ближе к «бордель». Короче, не страна, а бардак – удивительное сходство, даже и адаптироваться особенно не надо.
***
В камеру меня доставили, скорее всего, перед рассветом. К этому времени я был слишком изможден для досконального изучения нового места. Все, на что я был способен, – это спать, и простыни-одеяла – это все для неженок. Я закрыл глаза, вытянул ноги и поблагодарил Бога за то, что я был не в КГБ и меня не мучили бессонницей: заложил бы всех, особенно кондукторшу.
В камере было тихо, за исключением диких звуков, исходящих от зэка на верхней полке напротив. Это был молодой парень, около двадцати, и с виду он терпел совершенно адские муки. Он вертелся с бока на бок, он чесался с головы до пят, он закрывал голову подушкой и складывался вдвое и тут же раскладывался заново. И все это время он стонал, и плакал, и ругался, и опять стонал, отбиваясь от сотен невидимых дьяволят, которые чесали и кусали его.
Я подумал, не позвать ли охрану, пока он сам себя не поранил. Но опять же вертухай, который меня доставил, наверняка видел происходящее и мог что-то для него сделать – но не сделал. Я осознал, что мой сосед на койке снизу тоже не спит. Спотыкаясь во временах и артиклях, я смастерил фразу насчет вызова охранника.
– Не придут, – зевнул он. – Он же не больной.
Следующее слово я не понял.
Он повторил и добавил:
– La droga, ты чо, не понимаешь? Ты откуда вообще?
Ну откуда в 1975-м молодой советский человек мог знать, что такое «ломка» – даже по-русски?
«Вот это да, – подумал я. – Такое не забывается». Тут же я вспомнил, что droga упоминалась совсем недавно – в ходе первоначальной обработки мне устроили полный личный досмотр. Полный: я прогнулся, и твердая рука раздвинула мои невинные ягодицы. Причем освещение было интимнее некуда. Удивительно, сколько параноидальных фантазий могут пронестись в мозгу за долю секунды.
Но – проникновения не произошло. Охранник удовлетворился внешним видом. Кто знает: это могло быть мужское сочувствие в супермачо итальянской культуре, или это мог быть стандартный итальянский пофигизм – единственная константа итальянской жизни: «Мне что, делать больше нечего, кроме как в четыре утра в жопу лазить?» Хотя я был слишком напуган, чтобы задавать вопросы, он со смущенным видом что-то пробормотал о droga, которую я мог бы протащить снаружи.
Так что я мог себя поздравить: меня лишили свободы, но мне оставили невинность.
Вообще, нелегко это вспоминать. Не то что какие-то моральные препоны (я был слишком глуп и слеп, чтобы еще и осознавать какие-то моральные измерения моих поступков), но память – это такое дело… я тут уже писал, что с физическими деталями дело плохо, но и вообще доверия у меня нет к своей памяти с данным эпизодом. За прошедшие сорок лет я видел тыщи тюремных фильмов, и мне просто невозможно отделить воспоминания о «Реджине Чели» от банального голливудского фильма. С виду лакмусовый тест провести несложно: вставляешь в эту камеру Пола Ньюмана или Шона Пенна в безукоризненно отглаженном комбинезончике, и, если не получается, значит, память не врет, так ведь? Ах… если бы это было так просто. Единственное, в чем у меня нет сомнений – это чистота. По голливудским стандартам РЧ – это стократное нарушение всех правил гигиены. Но я-то совсем недавно жил в советской общаге… в общем, я вас подготовил, никаких претензий по части «не бывает» или «а вот ваш сокамерник утверждает».
Опять же насчет общаги: камера казалась не такой уж маленькой. Два яруса, шесть коек, небольшой столик между – плацкарта! Умывальник. Туалетная дырка скромно спрятана за дверью. И туалетная бумага! Капитализм, мать его!
Читать дальше