Валерий Шевченко - Романс с сурдопереводом

После третьего облома Вова потребовал с Машки свою честно заработанную скромную сотню.

– Держи! – рявкнула Машка злобно. – Но ужин сам будешь готовить.

Тут непосредственно к ним подошла дамочка с долговязым мальчишкой-подростком и, потыкав толстым пальцем в Машины-Вовины творения, скупила три дождливых пейзажа и мартовские крыши по шесть тысяч рублей за штуку. «Настоящие картины должны быть грустными», – сообщила дамочка назидательно и гордо удалилась, легко неся огромную сумку с картинами.

– Продешевила, Маша, – огорчился Вова.

**

«Она не только особенная, но ещё и талантливая, – не то восхищался, не то сокрушался Антон, ворочаясь в постели далеко за полночь без малейшего намека на сон. – И чем я могу её поразить? Несколько неплохих картин и едва начавшаяся преподавательская карьера к тридцати годам. Негусто. Но разве люди интересны друг другу только своими успехами? Наверное, не только ими. Хотя такая девушка вправе ждать от мужчины чего-то необычного, особенного. Чудеса должны случаться, хотя бы раз в жизни».

**

Бывает, мужчина долго не взрослеет в общепринятом понятии. Не стремится к карьерным вершинам, не мечтает о машине, не старается ничем поразить окружающих его женщин, не напивается на корпоративных вечеринках и не волочится в пьяном виде за весьма привлекательной особой, которая как раз для него надела очень смелый костюмчик. Впрочем, среди художников довольно часто встречаются весьма эксцентричные личности. Одно слово – богема.

Антон Светличный приехал в Москву из небольшого уральского городка учиться в Академии восемь с половиной лет назад. Ни о каком покорении столицы не помышлял ни тогда, ни позже. Вступительные экзамены его не особенно затруднили, он был одержим желанием стать великим художником и большую часть своего времени тратил на рисование.

Москва для провинциального юноши вся состояла из музеев, старых улиц, кое-где ещё сохранивших свой прежний облик, небольших церквей и колоколенок, задвинутых в глубину тесных кварталов, и шпилей сталинских высоток, которые с детства казались ему самыми московскими из всех московских зданий.

Всех жителей столицы Антон делил на художников и тех, кого можно поселять в написанных ими интерьерах и пейзажах. Художников в Москве было громадное количество, но персонажей для перенесения на холсты, картон и бумагу во много раз больше. Случалось встретить интереснейших типов в самых неожиданных местах, и потому во всех карманах Антон неизменно носил блокноты и карандаши. Картины без людей казались ему пустыми, однако портретов он писать не любил.

Через полгода пребывания в Академии он открыл для себя вернисаж. Выставка в Измайлово представляла собой огромную ярмарку картин, рисунков, миниатюр и прочих изделий, имеющих хоть отдалённое отношение к творческому ремеслу. Здесь можно было наткнуться на шедевр, но также и купить бездарную, но броскую поделку. На всякий вкус и карман находился свой товар. У местных завсегдатаев можно было многому научиться, поговорить о любопытных и интересных вещах. Некоторые художники были очень колоритны.

Вот Инга, например, на первый взгляд совершенно легкомысленная девица, не стремящаяся получить сколько-нибудь серьёзное образование, не признающая авторитетов, презирающая чужое мнение о своих работах. Безалаберная, чрезмерно эмоциональная, девушка была талантливой самодеятельной рисовальщицей. Её изящные, тонкие рисунки пользовались неизменным успехом у профессионалов и дилетантов. Инге не требовалось вдохновения, времени, впечатлений, она не зависела и от наличия материалов для творчества. Это и работой трудно было назвать, скорее это напоминало игру, развлечение. За неимением пера, кисти, туши и красок в ход могли пойти самого разного рода карандаши и даже ручки любого типа. Девушка наносила свои рисунки на ткань, бумагу, картон, фанеру. Причудливые цветы, человечки, животные возникали в считанные минуты. Любители оригинальной живописи платили приличные деньги за рисунки, которые художница создавала прямо у них на глазах: быстро и без видимых усилий. Дёшево Инга не продавала даже собственный росчерк…

Другим интересным типом был Коля Беленький, повсюду таскающий за Ингой её огромную сумку с красками и картинами. Он давно считал себя несчастным и с детства обречённым на страдания. Изнывать от тоски мог по любому поводу, будь то хмурая погода, плохая выпивка или её полное отсутствие, недостаток либо избыток покупателей. Самой серьёзной причиной для тоски и печали была безмерная и безнадёжная любовь к Инге, которая обращала на Колю не больше внимания, чем на приблудного пса Гаврика, регулярно выпрашивающего у завсегдатаев остатки бутербродов якобы в награду за охрану. Антон подозревал, что готовность Коли к страданиям и лишениям была всего лишь позой. Однако образ несчастного бедолаги вызывал бездну сострадания у особ женского пола. За исключением Инги, разумеется.