Вячеслав Прах: Дешевый роман

Он вошел в нее. В свою живую законченную работу. Дышащую. Он смотрел на нее и на свой портрет. Возбужденно сжимал ее пальцы. Чувствовал ритм. Продолжал. Продолжал. И…

Очерк последний. Белые капли на шее. Его подпись живая. И подлинная.

В этом весь его стиль.

– Ляля, я закончил…

Она крепко спала. Будит ее.

– Ляля… Лялечка…

Зеленая бабочка порхала у портрета на стене. Билась об него снаружи, будто было что-то внутри такое, что привлекло ее. Они садятся на красивые цветы, полевые. В этой комнате не было цветов никаких.

– Ляля…

Его портрет уже давно не дышал. Это позже в ее организме обнаружат смертельную дозу яда. А ее, как первую в мире живую картину, выставят в галерее. Увековечат ее тело. И будут привозить на всевозможные выставки художников. Это станет его триумфом. Шедевром. Первая подлинная работа. Обнаженный портрет. Его искусство больше не признают подделкой. Громкая слава. Вечное имя. Бессмертие, к которому он так стремился. Никому больше не придется перерисовывать за ним. Копировать его. И подписывать чужим именем. Искусству нужен был оригинал… Вот только никто не оценит иронию за всем этим шумом. А вся ирония в том, что она мертвая.

4.

С тех пор я не нарисовал ни одной новой картины. Ни одного наброска. И не притронулся больше ни к одной женщине.

«Нам так важно прикоснуться к чему-то более прекрасному, чем мы сами. Нам так свойственно это прекрасное – убивать».

– Я убийца.

И спустя два года, в дверь постучались. Я открыл. На пороге стояла темноволосая женщина лет сорока, с изуродованным лицом. Она представилась Лялей и сказала, что в театре призраков сегодня пьеса. Я закрыл дверь у нее перед носом. И там, внутри, притаившись за дверью, вспомнил собственные слова о том, что однажды явлюсь к ней в другом теле. И если она тогда пойдет вслед за мной, я ее, обнаженную, поведу в свой дом… Я узнал ее на пороге. Но испугался пойти вслед за ней.

Мои бессонные размышления о Боге. Я дрожал, как щенок под одеялом. Боялся высунуть свой нос наружу. Вспомнил детские молитвы и спрятался под крыло того, о ком подумал бы в самую последнюю очередь. Его крылья широкие, там хватит места на всех. Аминь.

Я умер в двадцать девять лет. Еще бы три месяца, и мне исполнилось тридцать. Мне воткнули в живот что-то холодное. Я не почувствовал боли, только леденящий холод. В тот самый вечер я возвращался домой переулками. Они вытащили мой бумажник. В нем было шесть долларов и двадцать пять центов. Ровно столько стоила моя жизнь.

Мое бессмертие началось с того, что я лично передал Марту письмо.