Андрей Юрьев - Сумасшествие, коронавирус и прочие сомнительные прелести путешествий. Сборник рассказов

– Это? – я похлопал ладонью, и под сырым сукном красноречиво забулькало, – Коньяк. Московский.

– Кто бы сомневался, – сказала Лера, – Случилось что у тебя, спрашиваю?

И тут я вытащил из-за спины этот дурацкий букет. Лера сразу в лице переменилась. Будто испугалась или типа того. Я ее такой никогда не видел. Чуть не отпрыгнула от меня. А я шарф другой рукой разматываю и на вешалку кидаю. Как профессиональный баскетболист – через голову вверх и влево. Туда, где шапки лежат. И на нее иду, чтобы в зал пройти. Не в коридоре же коньяк пить?

Лера пятится спиной, а потом вдруг делает шаг мне навстречу и берет у меня этот букет с таким видом, будто сейчас им по лицу отхлещет. Я втягиваю голову в плечи, ничего не понимаю. А она как прильнет всем телом, закинула руку с букетом мне за шею и целует в губы. Совсем не так, как друзья, по-другому – жарко, взасос, так что пол под ногами раскалывается, и мы летим с ней вниз, как на американских горках. Все во мне замерло, и мир исчез, даже свет померк. Или это я глаза закрыл? Ничего не понимаю. Только чую – словно крылья за спиной расправляются и жар в груди, как после стакана коньяка. А запах ее медовый, такой знакомый и новый одновременно…

Мы бы с ней так до конца веков обнявшись стояли, наверное, только щелкнул дверной замок и голос сзади сказал: – Опа!

Дальше я плохо помню. Кажется, мы с ее боксером дрались. Хотя, что значит дрались? Он меня просто побил, там, в тесноте гостиной. Я еще куртки все с вешалки оборвал, падая. Помню, как Лера кричала и меня от него оттаскивала. Шум, гам, все перевернулось вверх дном.

Потом боксер сказал: – Да и хрен с вами! И ушел, хлопнув дверью. А мы целовались, как сумасшедшие, и было немного больно из-за разбитой губы и носа. Помню, Лера вся в моей крови измазалась, и мы смеялись, смеялись…

Утром он поила меня крепким чаем, а я не мог смотреть ей в глаза. Лера сказала, что понимает теперь, почему со мной ни одна девушка не задерживалась надолго, а я ответил, что удивлён, почему ни один парень не жил с ней больше двух месяцев.

– Боксер почти три месяца жил, – сказала она, и ушла в ванную собираться на работу.

Мы с Лерой с тех пор вместе. Она говорит, что я её половинка, и похоже, что она моя. Говорят, когда у влюбленных проходит страсть, на смену ей приходит нечто большее – уважение, забота, любовь. Не знаю. Посмотрим.

Может, она снова станет мне лучшим другом.

– Ну, где ты там? – пронзительно рявкнул женский крик, – Сдох что-ли?

Несколько метров хаотично спроектированных в девяностые годы прошлого века коридора и проходной комнаты деда Коли, ушедшего уже два года как, и все еще заполненных его кисловатым запахом, словно старик по-прежнему сидит там, подслеповато щурясь в кроссворд, не сделали крик жены тише. Он грохнул над плечом Семена Акимовича, как стартовый пистолет, дернув руку, зачерпывающую компотной поварешкой, лиловый тягучий суп из кастрюли с отбитым боком. Кусок мяса, черный как уголь, словно испугавшись крика, сорвался вниз, показав в образовавшейся воронке на секунду оранжевые кружочки картофеля и старчески сморщенное лицо чесночной головки. Плюх!

Семен Акимович оттер ладонью суп с щек и энергичней заработал поварешкой. Капли смешивались с потом, и эта маргонцовочного вида субстанция медленно пробивала дорожки вниз сквозь кустики щетины, подчиняясь закону гравитации. Этот же чертов закон сдвигал цветастые трусы Семена Акимовича внушительного вида животом к коленкам оттенка старой обшарпанной известки. Набирать суп и подтягивать трусы одновременно оказалось неожиданно трудно, но Семен Акимович справлялся. Надо было спешить. Уже звучали торжественные первые аккорды сериала, которому, слава богу, не было видно конца, а внушительного размера тарелка пиалового типа с зеленой ломаной полоской по боку быстро набиралась дымящимся содержимым.

– Все остывает, Сеня!

– Начинай без меня!

– Ты же знаешь, я не могу! – проорала жена раздраженно, в следующий ее вопль вплелись восторженные нотки: – Дитрих поехал к Линде! Слышь?!

– Кто бы сомневался, – пробурчал Семен Акимович.

Тарелка наполнилась до золотистой полоски на восемь миллиметров ниже края. Это позволяло донести суп до гостиной, не пролив содержимого. Годами отработанная рутина. Семен Акимович подтянул трусы повыше к груди и взялся было пальцами за тарелку, но остановился, отдернув руки, и помахал головой, звонко прицокнув. Вспомнил стыдливо, как две недели назад решительно и бесповоротно поклялся себе и участковому терапевту, что станет меньше есть и избавится наконец от пуза, мешающего завязывать шнурки и заставляющего давление скакать как пес, унюхавший течную суку.