Анна Мурадова - Земноводное в кармане, или Сумасбродные похождения Лилит Ханум, женщины, любящей приключения и не признающей ограничений, да не станет она образцом для подражания

Разумеется, далеко не каждое утро начиналось так. Порой Лилит просыпалась совершенно одна в собственном доме, что легко было определить по внутреннему умиротворению и запаху вербены в спальне. Где-то у соседей кукарекал петух, на крыше дома сидели и тутукали горлицы, встречая новый рассвет, ветер шелестел в виноградных листьях, защищавших двор от лучей дневного светила, будто зеленая кровля. Трудолюбивые соседи готовили завтрак на летних кухнях, а Лилит Ханум, возблагодарив Всевышнего за новый счастливый день и приняв душ, тоже неспешно выходила во двор, чтобы забабахать свой фирменный омлет или что-нибудь не менее сытное. Ветер трепал ее мокрые волосы, а с виноградной лозы падали за шиворот муравьи.

Последнее обстоятельство особенно радовало Генриха, потому что он обычно завтракал насекомыми. Его Земноводное Высочество сидел у хозяйки на плече и уплетал падающих муравьишек. Он обожал, когда день начинался вот так спокойно, но Лилит Ханум не переносила монотонности и размеренности.

Вечно ее куда-то несло и увлекало. И Генрих, бормоча что-то насчет шила, находящегося в неудобосказуемом месте, тоже отправлялся в путешествия. Зато как он по окончании очередной поездки радовался возвращению в дом, уже ставший родным!

…По громкой связи объявили: «Уважаемые пассажиры, объявляется посадка на рейс “Стамбул – Шахина”».

– Ну наконец-то! – воскликнула Лилит Ханум, спешно допила остатки вина и сурово посмотрела на Генриха: – А ну давай, прикидывайся резиновой игрушкой с пищалкой.

– Опять! – Генрих возвел очи горе. – Ну сколько можно! Я странное, но вполне живое земноводное. И вообще, если ты меня поцелуешь, я превращусь в прекрасного принца.

– Корону поправь, слетит, – язвительно парировала Лилит. – Сто раз уже говорила, не надо мне этого ничего. Мужчин и так вокруг хватает, и каждый босяк считает, что он принц. А говорящая лягушка – это действительно круто. И потом, каким бы живым ты ни был, ты резиновый с пищалкой. И если я тебя поцелую, то превратишься – грех сказать! – в резинового бойфренда. И как мне с тобой путешествовать? Стыд и срам будет. Так что оставайся как есть и полезай в карман, принц ты мой ненаглядный.

– Ква! – сказал Генрих, потому что, как всякому мужчине (пусть даже лягушачьему), ему было необходимо сознавать, что он был прав и в споре с женщиной за ним осталось последнее слово, даже если пришлось лезть в карман и притворяться резиновой игрушкой, которую возят с собой, чтобы фоткать на фоне достопримечательностей. Он мстительно пощекотал лапой Лилит в районе талии, но та не обратила внимания на его невинную шалость.

Пассажиры, отбывающие к Кярманистан, выстроились в неровную шумную очередь. Тут были старухи в ярких платках, старики с пышными усами, молодые женщины в искусно разодранных джинсах, молодые мужчины в туфлях с длинными острыми носами; все они переговаривались, смеялись, шутили.

Дети дремали или хныкали на руках отцов и матерей, измученных долгим ожиданием рейса. «В следующий раз полечу Кярманскими авиалиниями!» – раздраженно выкрикнул кто-то на языке, который не был Лилит Ханум родным. Но все это – и пестрая толпа, и характерные лица, позы, жесты, – все это было такое родное и узнаваемое, что на душе потеплело. Все же странно было появиться на свет далеко от этих мест в далекой холодной стране, скитаться сорок с лишком лет по городам и весям и наконец-то вернуться домой. И постоянно туда возвращаться, чувствуя, как сердце теплеет и постепенно превращается в маленькое внутреннее солнце.

Самолет плавно поднялся над облаками, которых в темноте не было видно. Полет предстоял недолгий, ибо от Стамбула до Шахины, столицы солнечного Кярманистана, при большом желании можно за сутки добраться на автомобиле. Лилит Ханум откинула голову на спинку кресла и моментально заснула. Она отличалась завидной способностью засыпать где угодно, невзирая на свет, шум и неподобающее для сна время. Ей случалось даже всласть выспаться в кресле дантиста, так что уж говорить о самолете. Генрих не спал, его любопытная мордочка слегка высовывалась из кармана хозяйкиного пиджака. Вылезать он не решался: в салоне было слишком много детей, которые могли бы утащить яркую игрушку. И поди им объясняй, что Генрих никакая на самом деле не игрушка, а заколдованный принц, по молодости сдуру разозливший колдунью. Расколдовать его мог, конечно же, поцелуй любви, но из-за его скверного характера никто в него за последнюю тысячу лет так и не влюбился. На Лилит Ханум он возлагал некоторые надежды, однако пока что они не оправдались.