Павел Румянцев - Фантасмагории о Гоголе и Лермонтове

– Что за Маланья?

– Бабёнка справная, не боись, не ведьмочка, не съест! К тому же сказывала, что, мол, как Гоголь появится, так непременно к ней привести!

– Зачем?

– Для угощения! Ай какие у Маланьи блины! Ай какие блины! Да и наливки не грех добавить, я вот мёрзнуть начал! Ай какая наливка у Маланьи! Ай какая наливка! Да после ейной наливки – всю Русь разом понять можно!

– Ну, коли так – веди! – Гоголь с краю Земли поднялся, ещё раз на звёзды глянул, вздохнул в умилении, бодрость и весёлость к нему возвернулись.

И отправились они далее. Иван впереди – байки травит, Гоголь позади – знай посмеивается. А путь неблизкий, через всю деревню. Бредут, снегом похрустывают.

Вот видят – избушка стоит на курьих ножках! Кривая! Да ещё крутится, вертится, ходуном ходит! Ну вся из себя!

Гоголь было к ней свернул, Иван попридержал.

– Это Панкрата изба!

– И что?

– Да он у нас наособинку! В иных измерениях живёт и перемещается! Фантазёр, едрит твою!

– Вот и расчудесно! – смеётся Гоголь. – Заскочим!

– Заскочить-то можно, да больно хлопотно! – отговаривает Иван. – Выжидай тут, пока дверь насупротив тебя окажется! Обратно ещё тяжельше выпрыгнуть – чуть промахнёшься, не в то пространство угодишь, ищи потом пятый угол! Всякие эти искривления, завихрения – на трезвую голову не разобраться!

Гоголь же не слушается, прыгать сготовился.

– Ну, хорошо, хорошо, – пошёл Иван на попятную. – Счас скомандую! Эй, избушка-избушка! Стань ко мне передом, к лесу задом!

Только выкрикнуть успел, как из избушки вдруг тарелка вылетает, за ней блюдце, перебранка слышится.

– А-а… – Иван от очередного блюдца увернулся и Гоголя к земле прижал. – Началось! Панкрат со своей ругается. Не до нас им, Василич, да и мне неохота в чужие скандалы встревать. Айда отсюда! Да пригнись, тебе говорят, зашибут ненароком!

Чуть поодаль отошли, Иван ну хохотать.

– Слышь, а когда шибко ругаются-то, когда разойдутся не на шутку, куда только не швыряют что ни попадя и куда только эти ихние вещички не заносит по искривлённому-то пространству! Ой, умора! Всех учёных в путаницу ввели! И поделом им!

Так в весёлом расположении духа добрели они до середины деревни. Глянь – колодец-журавль! Но уж больно странен на вид: ни тропинки к нему, ни водицы замёрзшей возле сугроба. Ведро пустое болтается. В колодце что-то завывает да постукивает.

Иван притих.

– Тс-с! Место проклятое – стороной обходить надо. Человеков засасывает!

Гоголю тоже жутковато стало, за Ивана спрятался. Идут бочком, на колодец косятся, Иван нашёптывает:

– Не про нас это место… не про нас… Ой, сколько там любопытных сгинуло! На мою бытность один лишь возвернулся, Илья несчастный… и то всё бредил-бредил да вскорости и помер.

– О чём гуторил? – прошептал Гоголь.

– А не пойми о чём! О космосе большом, запредельном… о какой-то «чёрной дыре»… Я так разумею: куда-то его там лихо закинуло, что он над всей нашей Вселенной возвысился, всю её враз окинуть взглядом смог… в горячке кричал, что Млечный Путь якобы есть волос в носу, а сама Вселенная – по сути и есть преогромный Нос, из звёзд наших, словно из атомов, состоящий!

– Нос! – вскричал Гоголь.

– Да, Василич! Прав ты был насчёт носа! Жаль, Илья дальше Носа ничего разглядеть не сумел: чихнул тот, его назад и выбросило. А может, сие и есть предел познания? Зачем нам дальше носа-то видеть, а?

– Гм! – закряхтел Гоголь, диву дивясь.

И колодец в ответ: дых-дых!

Наши путники как припустили, ног под собой не чуют, не заметили, как и до Маланьи домчались. А та и впрямь словно ждала – ну блины из печи метать! С пылу с жару! Во рту так и тают! А мёд! А приправы! Наливка густая, хмельная! Морс из морошки! Чай брусничный!

Гоголь с Иваном за столом сидят, на Маланью поглядывают да знай за обе щеки уплетают!

– Вот она – Русь! – восклицает Иван. – Пока идём-бредём – философствуем, а как дошли – всё из печи мечи! Выпили-закусили – покой и благодать, не до философии – лишь бы подремать!

– Ой, Николай Васильевич! – ухаживает Маланья. – Вы Ивана-то не больно слушайте. Он у нас завиральщик известный! Вот счас блинов отведаем, я вам сама деревню нашу покажу. На сытый желудок она вовсе другою вам покажется, ой другою! У нас такие бабёнки проживают! Весёлые, на язык вострые! Вмиг вам по душе определим, окрутим для любви и счастья! Да я и сама не прочь. Дюже вы мне любы… об нас, женщинах, жаль, мало написали! То панночки худющие, то дамочки злющие! А сами-то вы добрый… добрый…