Илья Сергиевский - Букет для никого

Недавно знакомые из «Камеди-клаба» рассказывали, что как-то они в Питер приехали в двенадцать лет и гуляли по проходным дворам. И идут так, а тут мужичок на ступеньках сидит. Они ему:

– Дядя, дай сигарет.

И дядя им дал. А потом говорит:

– Да возьмите несколько штук. Вижу же, что вы не из Питера.

Те взяли. Сейчас выступают в «Камеди-клабе», а мужик этот был Борис Гребенщиков. Так-то.

Во дворах этой улицы находился офис программы «Городок», и Стоянов с Олейниковым именно здесь сняли большинство своих теле анекдотов. Это настоящий Питер. Без пафоса и без затей. Правильный.

Сюда и иду, когда душа в смятении. Классная улица. Помните Даниила Хармса? Из дома вышел человек. Сто процентов сюда пошёл. Здесь рок. Здесь джаз. Здесь блюз. Здесь снимали «Собачье сердце».

Моховая начинается с дворце подобного зеленоватого дома и заканчивается почти на Фонтанке. Или наоборот, смотря, откуда начинать. Церковь на Белинского. Волшебный перекрёсток на Пестеля. Направо пойдёшь –Петровская церковь. Тут же рядом стела защитникам острова Ханко. Ну и участковый тут сидит. КВД Центрального района с моим первым триппером тоже неподалеку.

Заходим с Фонтанки и вливаемся в эту улицу, как в омут. Окнами омут весь искрился как планктон. Мир был какой-то хрустальный и чистый. Именно в такие апрельские синие сумерки ждёшь чего-то такого, что ещё не было. Дневные лужи ночным серебром похрустывают. Хоть собирай и в скупку неси.

Умиротворение в сердце. Ну и вот в этой романтике мы и шли.

От пинка распахнулась дверь кабака, и на площадь, по-детски заливаясь смехом, выскочил мой приятель Беримор. Его небритая красная мордаха светилась таким позитивом и детской радостью, что я заранее заулыбался.

– Тревога, тревога! Волк унёс зайчат! – орал Беримор.

– Привет, парни! – прокричал он на бегу и, смеясь, побежал по площади какими-то странными зигзагами.

– Не попадёшь! – кричал он, широко расставив руки, к небу запрокинув смеющееся лицо. Мне стало тепло и радостно на душе.

Ну а что, другу хорошо – и тебе становится хорошо. Тем более если друг уже два раза отсидел в тюрьме, а так же по-детски радуется этому миру.

Я провожал Беримора тёплым взглядом, улыбаясь, когда сзади услышал знакомый звук открывающейся двери. И в силуэте, появившимся на асфальте, я реально увидел кадр из черно-белого мультика. Длинные, длинные ноги, мини-юбка и пистолет в руке. Косая тень по асфальту.

Я офигел.

А девка вышла из кадра, сделав шаг на площадь, по ковбойски расставила ноги, подняла пистолет и со словами: «А вот посмотрим!» – шмальнула в Беримора. Я не знаю как, но две картинки я увидел сразу: чиркнувшую по асфальту искру в одной стороне и пистолет, уебавший ей в лоб, в другой. Девка лежала на асфальте, раскинув ноги, и на лбу у неё на моих глазах наливалась гуля. Издалека, тяжко ухая и топая, бежал Беримор.

– Ну что, дура? Я же говорил, что не попадёшь! – сказал он и поднял её как куклу.

– На коньяк поспорили, – сказал он нам и, пнув дверь, шагнул в кабак. Я посмотрел на небо. Апрельское синее небо кидалось в меня звездами.

– Пойдём-ка и мы! – сказал я.

– Я спорить на коньяк ни с кем не буду, – сказал Индеец. – Нога болит.

А Паша просто пнул дверь.

В этом вертепе мы сидели, а я думал.

Ну, вот кто я в тридцать лет? Родился в Туле. Воспитывался дедом. В одиннадцать фарцевал в Москве. В четырнадцать первый условный срок и в шестнадцать лет ножевое ранение. В той же Златоглавой. Около гостинице Космос на ВДНХ. Тогда и детство кончилось.

В восемнадцать приехал в Питер. По привычке фарцевал. Здесь два месяца жил с американской студенткой на Кораблестроителей. В день зарабатывал по триста долларов. Четыре месяца бесплатно жрал в студенческой столовой, где меня принимали за американца. Думал, что её люблю. Но Сью улетела в Мичиган, а я остался.

– Ты лучше, чем твоя страна, – сказала мне на прощанье. В тот момент я с ней был согласен. Страны не было.

Рыжая дрянь. Затухающая переписка. Много лет пытался разобраться, почему не помню её лица. И только недавно понял: у неё не было запаха. Не было запаха женщины. Никакого и нигде. Она пахла только парфюмом, а собой нет.

В двадцать лет вернулся в Тулу с бабой с третьим размером сисек. Так и жил с этими сиськами. Но потом, через пару месяцев, вдоволь насосавшись, как вампир, этих сисек, я вдруг понял, что мозга-то у этих сисек нет. Совсем. Абсолютный вакуум. Я заглядывал ей в голову с надеждой и не видел там ничего.