– А он?
– Он знает. Сказал, подумает.
О чём именно подумает, я не стала переспрашивать.
Я рассказала Любе, что на работе все, естественно, недовольны и ждут объяснений.
– Заведующая и вовсе хочет тебя уволить. Ты бы хоть позвонила ей. Нельзя же так теряться. Позвони.
Люба вжалась в угол кухни, замотала головой.
– Я боюсь. Меня уже столько не было, будут сильно ругать. Сильно, сильно будут ругать…
– Ну что же делать, всё равно надо позвонить, прийти, – пыталась убедить я её.
На глазах у Любы блеснули слёзы.
– И за работу ругать будут, и за это… бабушка ой, ой как будет ругаться! – вцепившись тонкими пальцами в грязное полотенце, шёпотом повторяла она.
Я вздохнула.
– Ну что ты как маленькая…
Она совсем расплакалась и кинулась мне на шею.
– Скажет: куда ты мне понарожала? О-о…
Я отважилась спросить её про мужа.
– В Емельяново он… я тебе ведь говорила.
– Так что же, он с тобой не живёт?
– Нет, почему… живёт иногда.
Немного погодя, убедившись, что родные увлечённо смотрят какой-то фильм по телевизору, она стала рассказывать:
– Бабушка не хотела, чтобы я с ним сошлась. Он, знаешь… такими нечестными делами занимается. Ну, незаконными… немного. Одно время он тут жил, у нас. Но долго жить не смог. Он такой горячий, сердится быстро. Кричал. Бабушка тоже сердилась… Но вообще-то он хороший.
Я горько улыбнулась: вот она, фраза, которой каждая женщина готова оправдать мужчину, которого любит.
– Он взял да уехал в Дивногорск. А я тут осталась с Максимкой. Тут бабушка, мама, отчим. Накинулись на меня: как это муж тебя бросил?! Это же позор… Плохая, значит, жена. Бабушка говорит, что я хозяйка плохая…
– Вот ты и поехала его искать?
– Да. А он ни телефона не оставил, ничего… Только сам иногда приезжал, когда хотел. Летом был, потом в октябре был. А потом вот в ноябре, декабре ни разу и не приехал. Я соскучилась по нему. И поехала его искать… Вот, каникулы-то были.
– И нашла? – поневоле удивилась я.
– А то! – с гордостью ответила Любка.
Я поглядела на неё, только сейчас успевая сопоставить все факты.
– Ты, получается, как раз у него была, на новый год?
– Не на сам новый год, а второго января. А третьего я уже сюда уехала. Чтоб мои не потеряли.
– Мать… – изумлённо покачала я головой. – Ну, ты снайпер. В один день… Точное попадание.
Она, похоже, не поняла мою грустную шутку.
В кухню заглянула одетая в чёрное старуха. Она была не очень высокой, но статной, и казалась стройной, несмотря на свои однозначно немолодые годы.
– Бабушка, это подруга моя, Лена, – представила меня Люба. – Мы с ней вместе работаем. Она пришла проведать, как я.
Я поздоровалась.
– А я ей объяснила, что на больничном, что сейчас болею, и эту неделю можно не приходить, – затараторила Люба, взглядом показывая, чтобы я молчала и не возражала.
– Так что же ты сидишь? – накинулась на неё старуха. – Доставай колбасу, доставай винегрет! Угости человека!
Люба мгновенно выпрямилась, как струна, и подлетела к холодильнику.
– Ты проходи туда, в зал, – пригласила меня старуха. – Проходи, проходи. А дети пусть игрушками поиграют.
За считанные минуты в большой комнате собрали и накрыли белой скатертью стол, нарезали варёную колбасу и сало, выложили в огромную хрустальную чашу винегрет, рядом в тарелочке – солёные огурцы. Высокий парень, которого я увидела в окно, переключил телевизор на музыкальный канал. Он смотрел на меня с явным интересом, но мне его молчаливое внимание было скорее неприятно, и хотелось, чтобы он либо отошёл от меня, либо сказал хотя бы несколько слов. Но он молча сидел рядом со мной в кресле.
Люба и её мама продолжали кружиться по дому, приносить хлеб, посуду, салфетки. В воздухе витала непередаваемая смесь запахов старой мебели, чеснока, пряностей, варящегося в турке кофе и фильмов Эмира Кустурицы.
Наконец все сели за стол.
– Ну, Бог благослови, – торжественно сказала бабушка, и мы начали есть.
Она представила мне по именам Любиных мать и отчима. Оба они на её фоне выглядели какими-то невыразительными. Кивнула на парня:
– Это Андрей.
Некоторое время мы ели молча, а я не могла оторвать глаз от старухи. Трудно было определить, сколько ей лет. Морщинистые руки, пятна на лице и шее говорили о преклонных летах. Но при этом все движения у неё были быстрые, чёрные гладкие волосы поседели только наполовину, а глаза, тёмные, как осенняя ночь, смотрели пристально и строго. От такого взгляда, казалось, невозможно было ни скрыться, ни даже немного уклониться.
Читать дальше