Елена Басалаева - Счастливая была

– Ну, красотка, привет, – сказала я.

– Привет, – радостно отозвалась она. – Как ты думаешь, мне идёт?

Она игриво мотнула хвостом из густых чёрных волос и выжидающе, как ребёнок после того, как рассказал стишок деду Морозу, посмотрела на меня.

– Красиво, Люба. Очень здорово… Только… На что же ты его купила?

– Мне же вчера Надежда Семёновна дала денег.

– Но она думала, ты заплатишь за садик.

Люба обиженно выпятила вперёд пухлую нижнюю губу.

– И ты так говоришь, как мои воспитатели. Но ведь платье мне тоже нужно! Скоро новый год.

Я вздохнула.

– Ты говорила, что у вас и еды мало…

– Да, мало… – согласилась Люба, задумчиво облизнув крашенные алой помадой губы. – Вот я и купила кофе и муку. Бабушка будет лепёшки печь.

В садике все возмущались её поступком, и больше всех, разумеется, завхоз, которой было жаль впустую одолженных денег. В последнюю предновогоднюю неделю я не раз слышала, как она ругала «проклятую нерусь» то коридорной нянечке, то вахтёру, то психологу.

В качестве подарка моей дочке Люба принесла кулёчек вкусных карамелек в шоколаде, и мне захотелось тоже сделать для неё что-нибудь хорошее.

– Слушай, Люба, у тебя же остался долг за садик? – спросила я.

– Остался.

– Возьми, пожалуйста, от меня тысячу взаймы, и заплати хоть часть. Отдашь через пару месяцев.

Люба всплеснула руками.

– Ой, спасибо, дорогая! Ой, спасибо!

Мы обнялись.

– Пообещай, что заплатишь долг, – настаивала я.

– Заплачу, заплачу! Вот ты подруга настоящая! С новым годом тебя! Счастья тебе! Здоровья!

– И тебе, Любочка!

После новогодних каникул она проработала с неделю, а потом пропала.

Все ожидали, что Люба, как осенью, вернётся на следующий день, но она не объявилась ни завтра, ни послезавтра. Телефон, само собой, не отвечал.

Я стала не на шутку переживать. На очередной планёрке заведующая сказала, что собирается заочно уволить Любовь.

– Может быть, с ней что-то случилось? – робко предположила я.

Все вокруг посмотрели на меня с какой-то снисходительной жалостью: мол, неужели не понимаешь?

– Всё понятно, конечно, но… Вдруг действительно что-то случилось? – собрав всю свою смелость, настаивала я. – Давайте узнаем?

– Как узнаем? – спросила заведующая.

– Надо съездить к ней… Я поеду… Адрес же записан в яслях там, в книжке…

Заведующая неожиданно быстро согласилась.

– Давайте, съездите к ней, но побыстрее, чтобы мне определиться, увольнять уже её или как.

В яслях я выписала Максимкин домашний адрес и на следующий день вместе с дочкой поехала туда. Оказалось, что жили они от садика довольно далеко. Я ожидала увидеть частный дом, но это была обыкновенная хрущёвская пятиэтажка. Ещё раз взглянув на номер квартиры, я облегчённо выдохнула: получалось, что Любино семейство обитало на первом этаже. Это означало, что нам с дочкой не обязательно было дожидаться, пока кто-нибудь выйдет из подъезда. Достаточно было стукнуть в окно.

Я постучала несколько раз. Наконец тюлевую шторку приоткрыл высокий и худой темноволосый парень.

– Позовите Любу, пожалуйста!

Парень не шевелился.

– Любу! Любу позовите! – я подумала, что парень плохо слышит, и перешла на крик.

Шторка мотнулась обратно, в доме послышались какие-то возгласы, стук, шаги. Через пару минут подъездную дверь открыла моя приятельница.

– Это ты! Это что же, правда ты? – схватив меня за руки, восторженно прошептала она.

– Да я, конечно…

– И доченька твоя. Ай, милые, пойдём…

Когда из тускло освещённого подъезда мы вошли в коридор, я увидела, что смуглое Любино лицо сделалось землисто-зеленоватым и заметно похудело. Плечи тоже утратили полноту, стали острыми, и во всей её фигуре было выражение усталости и нездоровья. Она куталась в какой-то нечистый фланелевый халат с длинными полами.

– Болеешь? – спросила я.

Она не ответила, пока мы с дочкой не прошли на кухню. Там на клеёнчатом диванчике сидел довольный Максимка и столовой ложкой поедал сырую сгущёнку из банки.

Люба подвинула моей Тане банку с карамельками и глубоко вздохнула.

– Лена, плохо мне… – она испуганно огляделась, не стоит ли кто-нибудь рядом с дверьми кухни. – Ты только шёпотом говори, ага? Я болею… Слабость такая, тошнит… Прямо сил нет встать. С утра выворачивает. Не знаю, что же это, раньше не было так…

Ошеломлённая догадкой, я вопросительно уставилась на неё.

– А ты случайно?..

– Да, да, – она выставила вперёд ладонь, не дав мне договорить. – Не знает никто пока.