Константин Толин - Шорох

На самом же деле Ньюман пришел в себя раньше и слышал разговор двух уважаемых докторов, но так как хотел знать правду, то не торопился раскрывать свое истинное положение. Услышанное настолько ужаснуло бывшего трансплантолога, что его сознание снова милосердно, чуть было, не отключилось. Не веря в это, доктор осторожно, стараясь не выдавать себя, попытался пошевелить кончиками пальцев правой руки – но тщетно! Что там пальцев, он не чувствовал рук, впрочем, и ног тоже! Он пытался снова и снова, теперь уже не маскируясь, пробовал повернуть голову, хотя бы почувствовать мышцы тела, но безрезультатно! Он не чувствовал своего тела вообще! Как будто бы его не было… Только одна голова и все! «Говорящая голова», – подумал Ньюман, но тут же испугался: «А говорящая ли?». Оказалось, испугался не напрасно – не говорящая. Язык не слушался, вместо мычания ему удалось выдавить из себя только слабый, еле слышный стон. И уже больше не скрываясь, больной открыл глаза, полные слез.

– С пробуждением, господин Ньюман! – услышал он мягкий, приветливый женский голос, а потом и увидел открытое лицо, с мягкой, чуть виноватой улыбкой. – Меня зовут Грета. Я ваша персональная сестра по уходу. Вам сейчас, наверное, очень плохо, но… главное, вы – живы! Жизнь это великое чудо! Не сомневайтесь, вы пойдете на поправку! У нас очень хорошая клиника. Если вы не можете говорить, то я научу вас глазной азбуке…

Ньюман смотрел в ее лицо и практически не понимал, о чем она говорит. Он – живой труп и пойдет на поправку?! Сейчас он хотел только одного – умереть и впервые в жизни обратился к богу: «Господи, почему ты не прибрал меня к себе, там, в ущелье?!».

Ощущение радости и какого-то безмятежного счастья не покидало бывшего рыбака. Ярко светило солнце, весело шумел ветер в кронах бука и редких в этих местах елей. Вид со второго этажа на поднимающиеся по склону заросли самшита и разноцветье был настолько восхитительным, что у Генти чуть не закружилась голова. Чтобы совладать с собой, он посмотрел под ноги и с удивлением наткнулся взглядом на красные, суховатые, в прожилках лапки. Правда удивление было мимолетным, и Генти тут же забыл о нем. Сейчас он с восхищением отметил, как цепко эти маленькие лапки с тонюсенькими коготочками держат его на поверхности крашеного металлического оконного отлива. Ему захотелось пройти по этому отливу дальше, и Генти пружинисто прыгнул вперед. «Цок – цок – цок», – тут же отозвался металл. Легкость и свобода, с которой Генти удалось это проделать и не сорваться вниз, была настолько восхитительной, что рыбак не удержался и громко возликовал: «Чжик-циик-чир-цжик-циик-чир!». «Да я могу все!», – пронеслось в его голове, и, пружинисто оттолкнувшись, он взлетел. Ловко улавливая восходящие теплые потоки воздуха, Генти, резкими и частыми взмахами крылышек, легко поднялся над клиникой, которая теперь с этой высоты казалась детским, игрушечным разноцветным домиком и, сделав круг над ее ухоженной территорией, снова возвратился к знакомому окну, мягко приземлившись на металлический отлив. Склонив голову набок, рыбак посмотрел одним глазом через стекло – внутрь комнаты. Потом скакнув, повернулся другим боком и снова заглянул в больничную палату, где на кровати лежал человек с замотанной бинтами головой и синяками на лице. Сначала Генти показалось, что этот человек мертв – настолько обездвиженной и безжизненной была его поза, но потом тот открыл глаза и взглянул на него. Только эти, полные муки глаза на мертвенно-бледном лице свидетельствовали о том, что в этом теле еще есть жизнь.

«Да это же доктор Ньюман!», – озарила его сознание догадка. «Ньюман… какой Ньюман? Кто это? Что такое доктор? Доктор?», – через секунду от былого озарения в мозгу Генти не осталось и следа. Более того, ему была не интересна картина этой палаты, этот человек, и все, что находилось там – за тонкой перегородкой прозрачного стекла. Гораздо интереснее было тут. Краем глаза Генти заметил, как маленький темно коричневый жучок – короед, он откуда-то знал это совершенно точно, неосмотрительно за какой-то своей надобностью выполз из-за рамы на край металлического отлива. Даже не успев сообразить, что нужно делать, рыбак молниеносным движением схватил клювом жучка и тут же проглотил. «А еще? А еще есть? Хочу еще!», – он несколько раз попрыгал рядом с рамой, поворачиваясь то одним боком, то другим, стараясь заглянуть в щель между стеной, рамой окна и отливом, и обнаружил целые залежи съестных припасов: зернышки и семена деревьев, цветов и кустарников, копошившихся в трухе и невесть как здесь взявшейся земле, червячков, личинок и жучков.