Сьюзи Кроуз - Прости, но я скучаю

За эти годы тетя Ребекка привыкла к привидениям. Она всегда всем разъясняла, чего хотят и чего не хотят призраки, кого они не желают видеть, какая им нравится музыка и так далее. Например, им не нравился Ронни, дядя Ларри, поэтому Ронни не разрешалось приходить в гости. «Привидения у нас капризные, – говорила тетя и, как будто извиняясь, пожимала плечами. – Мне -то ты нравишься, Ронни, – сказала она, сообщая ему неприятное известие, – но в этом доме порядки устанавливают они ».

Ларри не верил в призраков до осени 1993-го. Все семейство Финли собралось за обеденным столом, кто-то включил радио, и оттуда, словно мартовская кошка, заголосила Селин Дион. Тетя Ребекка неодобрительно покачала головой и сказала: «Эта женщина воет, как мартовская кошка. Привидениям это не понравится». Но никто не выключил радио. И тогда дверь на чердак начала открываться и закрываться, открываться и закрываться: Бах! Бах! Бах! Бах! Тетя Ребекка, уставившись в свою тарелку с горошком, скорчила рожу, дескать, я же вам говорила. «AM-1190», – устало произнесла она, как будто ее утомила их наглость.

Радио переключили на AM-1190, где транслировался матч «Блю-Джейз» и «Филлиз». Грохот прекратился. Похоже, бейсбол был призракам по душе.

Тетя Ребекка с самодовольным и всезнающим видом откинулась на спинку стула и заявила: «Призраки ненавидят Селин Дион». С этого момента все Финли поверили в призраков. Ларри тоже поверил и теперь предполагал, что на чердак ему нельзя из-за самоубийств, в результате которых в доме и завелись привидения. Вероятно, с ними были как-то связаны и запреты продавать дом или сажать цветы – если бы Ларри пришло в голову сажать цветы. И именно из-за них он собирался выполнять все эти распоряжения до последней буквы, хотя любой другой наверняка бы их проигнорировал, если бы только закон позволил.

Но о том, что дом нельзя сдавать, привидения и не заикались.

В конце концов Ларри нанял нескольких подрядчиков и превратил дом в три отдельные квартиры. На цокольном, первом и втором этаже. Привидения в работы не вмешивались, хотя один из рабочих утверждал, что, когда все уходили на обеденный перерыв и он оставался там один, откуда-то слышалось пение. По мнению Ларри, привидения были довольны тем, что он соблюдал правила. Хотя Ларри нравилось строить из себя бунтаря, на самом деле он с удовольствием угождал людям. (В данном случае – бывшим людям.)

В последний день ремонта он проверил дверь на чердак, куда можно было попасть из комнат второго этажа. Она была заперта, а единственный ключ, который ему выдали, – ключ от входной двери – к замку не подходил.

Этим все решилось, и Ларри это устраивало. На самом деле теперь, оказавшись один на один с этой дверью и вспоминая тот день в 1993 году и прочие подобные случаи, он почувствовал только облегчение. Он не смог бы спать в этом доме, даже если бы имел такую возможность.

Он не сомневался, что без труда найдет жильцов. Район был стабильным, безопасным, удобно расположенным. Немного пройдешь пешком на северо-запад – и центр, чуть-чуть прогуляешься в противоположном направлении – и озеро Васкана. Монреаль-стрит тихая и широкая, обсажена старыми деревьями, и сам дом славный: светло-голубой с белой отделкой, большое деревянное крыльцо, огороженная перилами площадка на крыше, а во дворе растет высоченный маньчжурский ясень, корни которого начали пробиваться сквозь асфальт тротуара. И никаких цветов, как и хотели привидения.

Устанавливая на лужайке табличку «Сдается», Ларри подумал о женщине из продуктового магазина. Вдруг она ищет жилье? Но тут же он вспомнил и ее смех. Как будто сама мысль о том, что такая женщина, как она, даст номер телефона такому, как он, была настолько нелепой, что ответ даже не требовался, и они оба это знали.

Первая съемщица позвонила в тот же день и выразила желание въехать немедленно. Ее звали Мод, и это не была женщина из магазина. Она оказалась сухой и угловатой, часть ее персоны скрывалась под большой развесистой шляпой. Она сняла квартиру наверху, 2139А. По возрасту она как будто годилась Ларри в бабушки, но была для этого недостаточно уютной. С собой она привезла кошку и диван (который называла «честерфилдом»). Мод казалась хрупкой и плаксивой; она сказала, что это единственное имущество, на которое она еще может смотреть без слез, а все остальное она наконец-то распродала. Ларри не спросил, почему, хотя ему показалось, что она напрашивается на расспросы: прошептав эти слова как будто в воздух, она искоса посмотрела на него, чтобы оценить его реакцию.