Макс Фетт - Песочные часы

– Мы стадом первокурсников вбежали в загон и с грохотом уселись за парты, а пастух, то есть староста, пересчитывал нас с угрюмым лицом и грозился отметкой «Н» в журнале.

Преподаватель, наверное, тем утром выпил слишком много кофе – тараторил, как в последний раз, от чего успеть за ним было не реально. А когда моя пятая строчка остановилась на обрубке слова, я отложил ручку и подумал:

«Ну и бог с вами».

Облокотился на спинку и осмотрелся: кто-то неистово строчит, кто-то уже успел уснуть, а один парень вообще что-то паял на задней парте у открытого окна. В этом была какая-то инженерная романтика, с лучами солнца, падающими на паяльник, и струйкой дыма, уходящей на улицу. Пока моя шея не начала затекать, я наблюдал за его работой, а когда повернулся обратно, совершенно случайно заметил ее. Длинные волосы, миленький носик, в который я постоянно тыкал пальцем и заставлял ее морщиться, щечки, как у хомячка. Она сидела справа от меня, за двумя подружками, как за каким-то живым щитом. И понятное дело, в тот момент заговорить или хотя бы привлечь ее внимание я не мог. Не бумажками же в нее кидаться.

Поначалу старался даже не смотреть в ее сторону. Списывал лекцию у соседа, чтобы иметь хоть какие-то шансы быть допущенным до экзамена, лекции там были вроде пропуска, но потом разок моргнул, и я уже внаглую пялюсь на нее, забыв про писанину, препода и вообще обо всем.

Лишняя мебель, студенты, что, в принципе, одно и то же, голоса, шумы, цвета, запахи – они пропали. Как будто только я и она остались во всей аудитории. Она стучала босоножками по полу, и этот звук эхом отскакивал от стены к стене. Она поправляла волосы, и я слышал их шелест. Грызла ручку, и до меня доходил жалобный треск пластмассовой оболочки. Четко помню, что уловил аромат свежей выпечки и чего-то кисло-сладкого, походившего на свежий яблочный сок или вино. Тогда мне показалось, что так должна пахнуть внутренняя придурошность, потому что сам так пах из-за пирожков и бутылок выпитого вина.

Обратно меня вернул преподаватель, который заметил, что кто-то, видите ли, смеет отвлекаться от его важнейшей лекции.

«Молодой человек, – сначала я не откликнулся, но потом одногруппник пихнул меня коленом. Как по щелчку, все вернулись обратно в виде смешанной какофонии цветов, звуков и людей. – Раз вы можете делать десять дел сразу, то полагаю, успели выучить эту формулу и без труда ее назовете. Пожалуйста, мы все вас внимательно слушаем».

Конечно же, я ничего не знал. Мои мысли были заняты другим, то есть другой, к тому же знатоком математики я никогда не был, но нужно было как-то выкручиваться:

«К сожалению, она мне неизвестна. Но-о зато я знаю, как приготовить неплохую яичницу».

Это была худшая шутка, которую можно было придумать в тот момент, и самое мерзкое то, что в аудитории повисла гробовая тишина. Как минута молчания, в память о смерти моего чувства юмора. От стыда я уже хотел встать и уйти, но неожиданно послышался единственный смешок. Ирина смотрела на меня и искренне, мило улыбалась, спасая мою самооценку.

Ваня замолчал, заметив в окне плывущее облако в чистом небе. Видимо, считал, что она смотрела оттуда на него. Я сидел рядом и тоже наблюдал, но вместо чувств поддержки к брату в голове повис вполне логичный вопрос: «А откуда он знает, что Ира попала именно в рай?». Очевидно, озвучивать его я не стал. Уперся в циферблат электронных часов на холодильнике и стал отсчитывать время. Он заговорил ровно через минуту и тридцать шесть секунд.

– Два месяца! Два месяца я никак не мог пересилить себя, чтобы поговорить с ней напрямую, а по итогу мне помогла обыкновенная случайность. Я взбирался по лестнице, думал, нужны ли мне девятьсот грамм гречки по скидке, и не заметил, как она спускалась вниз, уткнувшись в свой телефон. Мы столкнулись. Она немного опешила, но быстро извинилась и хотела побежать дальше по своим делам, но я оказался проворнее. Как какой-нибудь стрелок на диком западе, я выхватил револьвер и выпустил пять слов из барабана.

«Не хочешь погулять в выходные?»

И, на удивление, я попал точно в яблочко, но ее выстрелы оказались куда мощнее и враз вышибли мне мозги.

«Почему бы и нет? Давай. Позвони мне тогда», – она так быстро ответила, как будто репетировала эти слова каждый день перед зеркалом. Потом написала свой номер на разрисованной обложке, вырвала его с половинкой разукрашенного пингвина и отдала мне.

Подумать только, я, как последний придурок, искал с ней встречи взглядами в столовой, просил ее наглухо отбитых подруг нас познакомить и видел, как они ржут мне прямо в лицо. Следил за ней до дома и смотрел в ее окно до рассвета, как какой-нибудь маньяк. Не хватало только плаща на голое тело и усов с фотоаппаратом. Становилось страшно от мысли, что если она узнает о моем не самом здоровом хобби, то начнет меня избегать, и все. Конец! Никакого «нашего» будущего не будет, но я все равно продолжал смотреть в эту рамку и ждал, пока девушка в нем раскроет занавески в горошек.