Гаджимурад Гасанов: Млечный путь Зайнаб. Зарра. Том 2

Он вскочил с места, выпрямился во весь рост; у него противно дрожали губы, подбородок. Она своими угрозами о самоубийстве обрекала его, служителя бога, на вечные мучения.

Долг мужа перед умирающей женой, ответственность перед прихожанами взяли верх над его чувствами и ответственностью перед любимым человеком. Он дал слово, больше никогда не встречаться с Шах-Задой. В то же время с его губ в адрес жены готовы были сорваться самые обидные слова, на которые в другое время никогда не решился бы. Он сделал большое усилие над собой, чтобы удержаться от этого соблазна.

– Жена, клянусь тебе, я больше никогда не увижу эту женщину… – повторил Хасан и, теряя силы, рухнул на тулуп рядом с ней.

Айханум лежала под тулупом, ее костлявые руки плетьми покоились на нем. Хасан с болью разглядывал ее правую искалеченную руку в паутине синеватых вен, изогнутую в кисти, с узловатыми крючковатыми пальцами и зеленым ногтем с грибком на большом пальце.

Его руки с длинными, сильными пальцами и розовыми ровными ногтями притягивали ее взор. Она мысленно примерила их силу на своей утиной шее, побледнела, подавляя страх в глазах…

– Тебе, что, стало плохо? – Хасан с отвращением заметил, какая гадкая мысль зародилась в ее сердце, недоверчиво рассматривая его руки.

– Нет, судорога свела ногу, – скрывая глаза, ответила жена.

Хасан отодвинул полог тулупа.

– Какую?

– Левую…

Быстрым движением руки он стащил с ее ноги теплый шерстяной носок. Она пугливо отдернула ногу.

– Айханум, во мне не сомневайся, бог все еще не покинул мое сердце, – чуть подумал и добавил, – до уровня односельчанина Шархана я еще не докатился.

Айханум стало стыдно за себя. Хасан принялся растирать ее ступню. Жена больше не глядела на пальцы мужа.

«Возможно, в сердце Хасана нет никаких кровожадных мыслей, тем не менее надо быть начеку», – заключил она. Айханум стало знобить. Хасан укрыл жену поверх тулупа одеялом, принес горячего молока, дал попить. Он был слегка бледен, печален, молчалив и, стараясь сглаживать свою вину, до утра просидел у изголовья жены. Она заметила, как вдруг в его глазах потух свет.

Хасан до утра не смыкал глаза, сидел у очага, смотрел на огонь, думал. На заре вышел от жены с твердым убеждением, что в жизни у него все кончено. Захаживая в свою комнату, он услышал, как жена громко зарыдала, будто оплакивает мертвеца. Ему казалось, что он тверд, решителен; он не желал больше знать ни своих страданий, ни душевных мук, ни слез, ни любви, ни печали одиночества. Ему даже не хотелось обращаться к всевышнему Аллаху с молитвой о снисхождении. Он был в таком мрачном состоянии души, что готов был завыть волком, наложить на себя руки. Ему сейчас, завтра, никогда больше ни от кого, тем более от женщин, ничего не нужно. Он решил идти своим путем, одиноким, безжизненным, без света, без будущего. Он принялся читать первую попавшую под руку книгу, но буквы расплывались перед глазами, и отложил ее в сторону. Из его сердца не выходила мысль: «Почему жена так горько плачет, словно хоронит меня. Может, не поверила моей клятве? Может, она оплакивает меня, лишенного любви, будущего?»

Да, жена оплакивала мужа, лишенного ею всего. Она знала, после того, что пережил муж, он легче выберет смерть, чем такую обезличенную жизнь. Она еще не представляла, своим таким наказанием мужа, какой страшный грех взяла на душу! Айханум заставила здорового мужчину отречься от самой достойной женщины ради умирающей калеки. Она, бросая в огонь какие-то пахучие травы, фанатично нашептывала: «Тьму в твоем сердце породила моя тьма. В то время, когда мощный росток тянется к свету, я лишила его солнца. Мало того, ввергла его во все муки ада. Со временем, муж мой, ты от безысходности начнешь выть, как волк, потом выберешь смерть, как исцеление. Ты мечтал ту женщину сделать своей наложницей, а твоей наложницей станет смерть. Хасан, она все время шагает по твоим пятам, настичь осталось немного… Шах-Зада бы тебя спасла… Но я не допущу этого», – заклинала Айханум…

Вдруг у Хасана сердце больно кольнуло, кровь отлила от лица. Он удивленно посмотрел на дверь, словно его кто-то уколол и спешно покидает помещение.

«Не надо было клясться, – прошептал он, становясь мрачнее тучи. Кто по-настоящему силен, тот не клянется. А кто клянется, как это сделал я, тот нарушит клятву, как готов это сделать я».

И тут только до него дошло, что борьба за жизнь только начинается. Противник стоек, коварен и силен. И трудно ему придется выдерживать ее уколы, напитанные ядом. И вдруг его охватил такой страх, что он, шатаясь, подошел к постели, упал на нее прямо в одежде и заплакал. Он плакал так, чтобы не услышала жена, чтобы самому не слышать своего плача. Душа его больно кипела, кричала, разрывалась на части…