Андрей Дудко - Последователь

Я стоял в иле, боясь пошевелиться, и хорошо слышал, как они меня искали.

– Блядь, и куда делся? Только что здесь был.

– Жирный, мы тебя поймаем и патлы отрежем!

– Ты зачем батю заставляешь херней заниматься?

– Слушай, Серый, зачем он такие патлы носит?

– Вэлас же, что ты хочешь.

– Баба.

Потом, судя по всему, они зашли в глубокое место и увязли, и Сергей стал отчитывать Володю.

– Смотри, ебанько, я весь теперь в говне.

– Да я же не лучше.

– Ну ты и олень.

– Не гони.

– Что не гони? Кто меня сюда привел?

– Вместе же шли.

– Нет, ты скажи, кто гонит?

– Да успокойся, Серый, ты че, в самом деле?

Стремительно и бурно завязалась драка, которая сминала камыши то далеко от меня, то близко, и обошла, казалось, все заросли. Касавшиеся моих ног течения становились все холоднее, звуки все громче, и внезапно Сергей с Володей выпали на меня. Я их оттолкнул и рванул напролом в камыши, и до самого дома бежал, весь мокрый, полыхая от стыда и страха.

С тех пор мы с Толиком старались лишний раз им на глаза не попадаться.

Ольга тоже нашу дружбу не приняла.

– Почему ты с ним водишься? Я не понимаю!

– А почему бы и не водиться? – говорю.

– Он сумасшедший!

– Совсем нет. Он в своем уме.

– В каком уме? Я что, слепая?

– Сумасшедший, но наоборот.

– Это как?

– Умнее всех.

– Боже! Ты что! Он же позорит нас! Зачем он стоит под нашими окнами?

– Ты не поймешь, – говорю.

Зато хоть перестала называть толстячком.

– Все с тебя смеются! – был ее любимый довод.

И это правда. Соседи нашли во мне прекрасный объект для сплетен. Им тоже хотелось знать, зачем я вожусь с Толиком. Их это пугало. Словно сумасшествие стало проникать в мир здравого смысла. Может, они боялись, что все будет захвачено сумасшествием? И правильно, ведь будет когда-то.

Говорили, что я наркоман, посадивший Толика на иглу.

Говорили, что я уголовник.

Говорили, что маньяк.

Говорили, что у меня связи наверху.

В общем, все их страхи соединились на мне. Притом всегда находились свидетели, которые видели меня то со шприцем, то, наверное, с членом в руке.

Так что предложение бродяжничать, озвученное Толиком, было не таким уж сумасбродством и родилось в нужное время.

– Куда хочешь пойти? – спросил я, толкая гигантское тракторное колесо с выпадающей проволокой.

– В столицу, – сказал Толик.

– В Минск, что ли?

– А она так называется?

– Давно не уточнял, но раньше было так.

– Это неважно. Как бы она ни называлась, мы должны ее посетить, – сказал он.

Последние колеса мы прикатили ночью, костер отложили на утро.

С рассветом, крадучись, чтобы не разбудить Ольгу, я вышел из квартиры в полумрак. Взбудораженные птицы пели утренние песни, деревья будто впервые показались сквозь треснувшую кору. За небом стучал проезжавший поезд, розовые цветы переплавились над ним в сплошной ободок, в клумбу-ободок, росшую над нашим заспанным островом. Это с востока шло солнце.

Толик прятался за трансформаторной будкой и выглядывал. Увидев меня, побежал на карьер.

– Пришло время огня! – кричал на ходу.

– Пришло, – сказал я и побежал за ним.

Мы по очереди спрыгнули на резиновую гору, но она не пружинила.

Толик первым скатился вниз и достал спички. Неизвестно, где он их взял – все они были промокшими. Он чиркал, и размякшая серка слетала, отделившись от черенка. Единственную зажегшуюся спичку он поднес прямо к колесу, полагая, видимо, что так оно должно загореться.

– Блядство, – сказал, когда спичка погасла. – Не получилось.

Больше для розжига ничего не принес.

Я взялся за разведение огня сам. Из взятых дома старых газет слепил стержни, перемешал их с собранным в карьере хворостом, и равными охапками разместил между колесами по всей куче. Бензиновой зажигалкой поджег газеты в каждой охапке, бросил ветки и сухие тряпки на растущий огонь. Скоро костер вырос из каждого хода дырчатой горы и с шумом над ней соединился.

Я полез наверх. Размеры огня превысили разумную величину. Протуберанцы опаляли склонившиеся над карьером деревья. Жар волнообразно фонтанировал и жег мне щеки; Толик стоял на камне посреди лужи и накрывал голову курткой. Самым досадным было, что из карьера прямо на пятиэтажки летел огромный поток черного дыма. Люди выходили на балконы пить чай и угорали в густом чаду. Я бы охотно погасил костер, но уже не мог – он был слишком велик.

– Что-то мы перестарались! – крикнул я Толику. Пламя, гудевшее как буран, заглушило меня.