Вероника Булатова - Жить примером

1

И всё-таки меня схватили. Но сейчас лучше – в тюрьму, чем в подвалы Замка Верховного Правителя.

Как любого старика-бродягу, меня приговорили без суда и следствия к каторжным работам. Я хорошо знал, что это за работы, ведь в своё время сам писал все законы, все программы… Это было частью моего прошлого, и вот сейчас я сам попался в свой капкан – капкан «избавления от бедности и старости».

Меня определили в бригаду, которая была направлена разгребать остатки ушедшей цивилизации. Мы с утра до ночи таскали, складывали, сжигали, плавили и снова таскали. Попадались и огромные статуи бывших вождей, великих и выдающихся личностей, на чём держалась прошлая цивилизация (вся её история с почитанием и чествованием героев) теперь должна стать опорой нового мира – каркасом для новых зданий.

Надзиратели обращались с нами, как с мусором. Мы и были мусором. Политическим отбросом прошлого. Надзиратели били стариков дубинами, кричали, оскорбляли. И все мои «сокамерники» смиренно принимали такое положение вещей – они и сами считали себя мусором.

Уже месяц я жил на этой свалке. Отчаянием наполнялось моё сердце: сбежать не представлялось никакой возможности. Днём нас охраняли, а ночью… в ужин каторжникам подливали снотворное, сопротивляться которому после тяжелого трудового дня просто не было сил. О том, что на ночь нас усыпляют, пожалуй, знал только я. И надзиратели.

Но судьба, в которую я никогда не верил, всё же преподнесла мне подарок. Однажды я оступился и упал. Подбежал охранник, бил меня палкой, крича что-то о моей бездарности и тупости. А я радовался: среди хлама рос кедр. Когда охраннику надоело измываться надо мною, я, собрав все силы, с предельной осторожностью, чтоб никто не видел, вырвал росток и спрятал под рубашку.

Теперь надо действовать. И быстро, пока из хвоинок не вышел весь сок – это было единственное средство, ослабляющее действие снотворного. Сегодня. Именно сегодня ночью. Но, если я убегу один, возникнут подозрения, меня могут вычислить. Дозы хватит на десятерых… но кто из верных граждан нового мира решится на побег? Выбрать было нелегко. Жизненная сила, а главное, желание жить оставило здесь всех. Я дал заваренную в кипятке хвою девятерым. Но и из них уйти согласилось со мною лишь двое – и мы ушли в ночь. Один решил отправиться в глубь континента, попытать счастья в отшельничестве в лесах. Второй, Ги, пошёл со мною.

Я должен был вернуться домой. За 8 лет странствий я понял, что натворил. И был обязан исправить. Ги счел необходимым помочь мне.

С Ги мы сдружились, если так можно назвать редкие, опасливо брошенные слова каторжников друг другу, с первого дня на свалке. Ги тогда нашел бронзовый бюст и крикнул мне: «Помоги–ка! Слишком большой ай–да сукин сын ». Я настороженно взглянул на него. Мы оба осознали, что поняли друг друга. У Ги была абсолютно седая борода, длинные седые волосы, пышные седые брови. Но лицо – светлое и почти без морщин, а глаза сияли яркими огоньками жизни.

2

Рано утром мы были уже в городе, пробираясь закоулками, задворками добрались до моего дома.

Ги присвистнул:

– Ого!.. Да, ты, пожалуй, был действительно важной шишкой. Такая вилла. Это точно твой дом? Ты не спятил?

Я улыбнулся, похлопал друга по спине:

– Идём! Скоро станет совсем светло.

В доме, конечно, все спали. Сейчас здесь жила только моя дочь. Её сын давно уехал, а мужа достойной даме было иметь не положено. Только любовника и максимум на 2 месяца.

Все и началось тогда… 8 лет назад, когда моя дочь полюбила. Эту дикость – любовь – наше общество давно уже пережило. Когда я был еще простым профессором биохимии, были описаны процессы в организме, вызывающие привязанность. Сначала мы лечили людей от этого недуга, мешающего нормально функционировать Новому гражданину. А вскоре достигли возможности на генетическом уровне искоренить эту проблему.

8 лет назад я был Первым советником Великого Правителя. И моя дочь влюбилась. Дикость. Анахронизм. Нелепость. Бесстыдство.

Мы жили в одном доме, но я не замечал её недуг. У Миланы уже был взрослый сын, который учился в Университете. А она привела в дом бродягу, всё ещё юного, но отказавшегося от приёма пилюль от дряхления. Таких было немного – глупо отказываться от вечной жизни. Мы их считали сумасшедшими. Они называли себя «натуралами».

Три месяца бродяга жил в нашем доме, и в высоких кругах стали поговаривать о недостойном поведении дочери достойного человека. Как-то вечером я вернулся домой к ужину, что бывало крайне редко в те времена. Милана и юноша сидели за столом, тихо журчала их беседа, она ласково и нежно смотрела на своего избранника. После ужина я пригласил мальчишку к себе в кабинет и велел уехать. Из моего дома. Из жизни моей дочери. Он пытался что-то сказать, но я не счёл нужным слушать его. Он хотел проститься с Миланой. Я запретил. И он ушёл.