Евгений Диченко - Все на маёвку! Сборник рассказов

Манин крик был таким, что Мушка, заслышав его, сорвалась с места и, выломив дощатые, крест-накрест, створки ворот, понеслась по просёлочной дороге…

…Если то, что Маня сама осталась жива, можно было назвать божьей милостью, то он смилостивился над ней – за веру её и покладистость. Горячка понемногу отступала.

– Слава тебе, Господи!.. перекрестившись, тётя Паша сменила сухое полотенце на лбу роженицы на влажное. – Кажись, приходит в себя!..

Бабка Степанида, крючконосая старуха, похожая на подобревшую бабу Ягу, вновь засуетилась у печи. Она была большая охотница до всяких снадобий и по совместительству – местной повитухой. Врачей в тех местах не сыскать было днём с огнём: полтора врача на десять, а то и пятнадцать тысяч душ населения. Вот люди и пользовались услугами знахарей да повитух.

…Этот запах Маня узнала бы из тысячи. Запах ладана. Так пахло, когда хоронили маму, сгоревшую за неделю от тифа. Маше самой было всего двенадцать, когда она, заразившись от матери, лишь чудом выкарабкалась из цепких лап болезни, хотя шикарную косу пришлось отрезать, а голову остричь чуть не наголо.

Спустя пять лет от бандитских рук погиб отец – один из первых вступивших в их посёлке в партию и занимавший место и председателя поссовета, и старшего агронома. Набирало силу раскулачивание зажиточных крестьян, а мстили они за это ох, как жестоко!

Тогда-то Маню и взяла к себе под крыло их бездетная соседка – тётя Паша. Она научила Манечку и домашнее хозяйство вести, и ходить за живностью, готовить еду да разному женскому рукоделию.

Чему-то Маню, безусловно, учили и родители, но в последнее время отец чаще, чем дома, бывал на работе. Да и хозяйства не было как такового. Старый пёс Султан да пара курочек. Дабы не уподобляться кулакам, не положено было иметь своё хозяйство. Положено было поднимать народное.

А истосковавшись по рано ушедшей родительнице, Манечка и потянулась к соседке всем своим сердечком, если уж не как к матери, то как к тётке. Пока однажды на общем сходе в клубе не увидела сына бывшего, известного всем в округе, кузнеца Николая Кузьмича, погибшего от рук врагов Советской власти.

Василий был руководителем местной комсомольской ячейки. Увидела его Маня да и пропала. А уж когда он с трибуны выступал с пламенными речами, агитируя крестьян активно вступать в колхозы и помогать ликвидировать безграмотность, Маня и вовсе слушала его, открыв рот.

Оно и немудрено. Вася был молод, хорош собой и весь как бы светился от обуревавших его поначалу идей всеобщего, не ему одному обещанного, равенства и братства. Постепенно от собрания к собранию, приходя пораньше, Маня перебиралась по лавочкам всё ближе к трибунам. И однажды осмелилась-таки подойти и спросить, будут ли у них в посёлке как-то ликвидировать эту самую безграмотность.

С того дня всё и началось. Теперь каждую субботу и воскресенье ребята встречались в клубе во вновь образованной школе ликбеза. Два часа шли занятия, особо не поговоришь, но зато после говори сколько хочешь.

А там лето, принявшее их в свои распростёртые объятия. Выезды в ночное, купание коней, костры в полнеба и картошка на углях. Сенокосы и ночёвки прямо в свежескошенном душистом сене, разговоры под звёздами и мечты о непременно светлом будущем, которое не сегодня-завтра настанет.

Прошло лето, за ним осень и зима. Очередное собрание по случаю Первомая вылилось в предложение руки и сердца. В двадцатых числах мая, на Николу майского, – в честь Васиного отца – молодые хотели расписаться, да тётя Паша отговорила, дескать, маяться ещё потом всю жизнь. И регистрацию перенесли на июнь.

Примерно в это же время по окончании посевной Василия выбрали председателем сельсовета. А следующую свою посевную он уже не закончил. Он даже не узнал, что у него родился сын.

Так не должно было случиться, но так случилось. Согласно бумагам, Василий Николаевич, мой дед, добровольно ушёл из жизни, накинув себе на шею петлю, сооружённую из конской узды.

Казалось бы, чего ещё хотеть: молодая жена, через месяц родится ребёнок, работа, нужная стране и людям, доверие. Хотя относительно последнего можно было сказать и так: доверие – оно тогда доверие, когда взаимно. Может, в этом была какая-то знаковость, а может и сокрыта чья-нибудь тайна…

…Придя в себя, Мария первым делом спросила:

– С дитём всё хорошо? – остальное было и так ясно: по запаху ладана да по цвету женских платков.