Сергей Корнев - Дофамин. Рассказы 18+

Через полчаса, с двумя перекурами, он почти допил своё пиво и уже собирался идти домой, как подошла женщина с ребёнком.

На вид ей было где-то лет сорок. Интеллигентная такая, серьёзная, но взволнованная и порывистая. В строгом дамском костюме, с короткой причёской, такой – очень старомодной, из советских времён.

Её ребёнок, мальчик дошкольного возраста, с бледным, заплаканным личиком, двумя руками держался за ручки родительской сумки.

– Пожалуйста, извините, – вежливо обратилась она. – Вы не могли бы посмотреть недолго за моим сыном и сумкой?

– Я хотел уже уходить… – неуверенно ответил он.

– Да я быстро. Пожалуйста! Просто я… очень в туалет хочу.

– А… – его лицо перекосилось от раздражения. – Ладно.

Она отдала ребёнку сумку и исчезла среди гаражей.

– Как тебя зовут? – спросил он мальчика.

Тот молчал и, нахмурившись, отступил на несколько шагов.

– Не бойся меня… Сколько тебе лет?

Но мальчик снова промолчал. И снова сделал несколько шагов назад.

Женщина действительно вернулась быстро. Попросила сигарету и села рядом. А мальчик так и стоял поодаль с сумкой, хмурый, и его лицо, кажется, сделалось ещё бледнее и плаксивее.

– Можно я с вами посижу немного? – спросила она.

– Можно, – после короткой, но тягостной паузы устало произнёс он.

А дальше… Дальше были разговоры – разговоры ни о чём, разговоры о чём-то, разговоры зачем-то. И вот она рассказала, как ей жутко одиноко живётся на свете, а потом предложила поехать к ней домой, пообщаться, ну и…

Эта несчастная женщина прижималась к нему, говорила такие слова, о каких, без всякого сомнения, во время своего первого свидания, лет так двадцать пять назад, не могла и думать, а если и думала, то с величайшим стыдом. Иначе просто не может быть. «Господи! Господи! Что это со всеми нами?»

Может быть, Бог услышал. Женщина, не дождавшись взаимности, с нескрываемым огорчением поднялась, взяла у ребёнка сумку и ушла. Бедный мальчик, сразу преобразившись, бодро последовал за ней.

Он же остался сидеть на лавке возле подъезда.

Курил. Смотрел на тёмное небо. Смотрел на свои кроссовки. Снова курил. Допивал пиво. Думал об облизывающем, о заманивающем, о замасливающем и о жгущем. Думал также об отделяющем свет от тьмы, о выделяющем не телесную жидкость, а невидимый тёплый газ души, дающий чистоту нераздельной полноценной жизни. И не хотел жить.

Начинало светать. Зашумели машины. То тут, то там ярким светом вспыхивали окна. Он встал и медленно, словно дряхлый старик, поднялся до своей квартиры. Вошёл и упал на кровать без чувств.

В нём жила только одна мысль: заснуть и не проснуться больше никогда. Сегодня был день его рожденья. Тридцать третий по счёту. Среди этих тридцати трёх случались весёлые, грустные, будничные. Один оказался самым пьяным. Другой – самым буйным. Третий – самым одиноким. А этот был обоссанным. Да, обоссанный день рожденья.

Господи! Господи! Что это со всеми нами?..

В детстве он всегда хотел летать во сне, но всегда падал. Падал в бесконечную чёрную пропасть. Разбиваться не успевал – сердце в ужасе сжималось, замирало, и он, тяжело дыша, просыпался. И потом облегчённо вздыхал: «Это сон! Просто сон!..». А мама говорила: «Ты растёшь». Хотя тут же рассказывала, что сама-то она, будучи маленькой, во сне летала. Летала!.. Летала, как птица!.. И всё равно ведь росла. Сколько же приятнее расти, летая, а не падая?..

По мере роста он, падая, всё более и более приближался ко дну. Всё более и более он ощущал, что там есть, на дне. Неосознанно, мутно, возможно, иногда надуманно, кое-что додумывая, но всё же вполне отчётливо.

Там были камни. Острые и сухие камни, небольших размеров, приблизительно с кулак. Серые такие, местами почерневшие, местами побелевшие. И там не было холодно. Холод пропал, исчез где-то вверху, на некой более ранней стадии падения. Да, он помнил – было холодно, было ужасно холодно, но падение всякий раз казалось таким стремительным, что удавалось согреться. Или создавалась иллюзия тепла. Но на дне точно было тепло.

И вот настал день, когда это произошло. Он упал. Совсем немножко, только коснулся вскользь – вроде бы привыкшее к падениям сердце снова сжалось в ужасе, замерло, вырываясь прочь из пелены сна к спасительной реальности. Но и этого хватило. Он запомнил, что приземление вышло каким-то уж чересчур мягким. Даже не по себе стало. Так бояться столько лет – и вот… такой обман!.. Обман ли? Он хотел это проверить: в следующие разы тормозил своё пугливое сердце, отдаляя пробуждение, но сердце не повиновалось. Каждый раз только вскользь. Только, к удивлению, мягкость острых и сухих серых камней. Только мягкость и теплота.